Нгуен Бонг - Избранное

Но она осталась стоять.

— Отчего ж ты не попросил рюмки?

(Я, чтоб не затруднять хозяек, воспользовался стоявшей в комнате чайной чашкой.)

— Да ну, не все ли равно.

— Нет уж. Я схожу за рюмками.

Шагнув к порогу, Лан обернулась:

— Ты решил один выпить всю бутылку? Не закусывая?

Она рассмеялась.

— Нет, послушай, — замотал я головой, — не надо никаких закусок. Я уж привык…

— И ты никогда не разбавляешь коньяк?

Я не стал отвечать ей и сам спросил:

— Что, дети уже спят?

— Да.

— А тетушка молится Будде?

— Да.

Она не сводила с меня глаз и улыбалась и, судя по ответам, не очень-то прислушивалась к моим вопросам. Ее интересовало одно — бутылка коньяку, которую я собирался выпить в одиночку, не разбавляя, без всякой закуски.

Наконец она повернулась и направилась к дверям.

— Пойду за рюмками, — сказала она и уже на пороге добавила: — Может, и меня пригласишь выпить?

Игривый голос, быстрые движенья — все это так отличалось от обычной ее манеры держаться. Видно, ей очень пришлось по душе то, что я пил коньяк. Ну, а я — от первых же чашечек, от тумана, клубившегося за окном, и внезапного появления Лан — слегка ошалел. И пришел в себя, как раз когда она вернулась с двумя хрустальными рюмками и пачкой сигарет «555».

Прозрачная обертка с пачки была сорвана, но сигареты нетронуты. С самого первого моего визита тетушка Ха предлагала мне сигареты, но я неизменно отказывался. Ведь я не был курильщиком.

Лан открыла пачку и протянула мне:

— Ты, вообще-то, не куришь, я знаю. Но, может, затянешься сигареткой?

Что ж, можно и закурить, хоть это мне не по вкусу. Я взял сигарету. Лан придвинула пачку к себе поближе и тоже достала сигарету.

— Как, ты куришь?

Она усмехнулась, кивнула. Я, смешавшись поначалу, взял со стола спичечный коробок, принесенный Лан, и дал ей прикурить. Потом и сам зажег сигарету, припоминая мельком: нет, за все это время я ни разу не видел ее курящей. Пепельницы в доме всегда были девственно чисты, и вряд ли такая нежная и заботливая мать, как Лан, курит украдкой от детей. Да и принесла она с сигаретами не какую-нибудь новомодную зажигалку, скажем, «Зипо», а обычные спички… Но затягивалась она сигаретой, как заправский курильщик. Нет уж, здесь, на Юге, что ни девушка, то — сложная натура.

Я поглядел на Лан, — она села напротив меня, — и придвинул ей рюмку, другую взял себе. Потом поднял бутылку:

— Пить будешь?

Не увидь я, как она курит, я спросил бы ее по-другому: «Ты, может, и вправду выпьешь со мной?» В ответ на мой категоричный вопрос она кивнула:

— Да, налей, пожалуйста, рюмку.

Я наполнил ее рюмку, потом свою.

— Значит, завтра уезжаешь? — вдруг спросила она.

Я кивнул. Она подняла рюмку:

— Доброго тебе пути.

Чокнувшись с ней, я, в свою очередь, пожелал:

— Будь счастлива.

Выпив до дна свою рюмку, Лан поставила ее на стол и взглянула на меня:

— Ты так и не спросил, как же я здесь живу.

Она улыбалась, глаза лукаво блестели, но вопрос свой она явно обдумала заранее, стремясь вызвать меня на откровенность. Впрочем, врасплох она меня не застала.

— Мама, — ответил я, — в общем-то мне рассказала…

И запнулся, не желая вдаваться в подробности. Лан, того и гляди, снова решит, будто я «ударяюсь в политику». У здешних девушек есть насчет нас, северян, такое предвзятое мнение.

— И потому, — продолжила она мою фразу, — тебе не о чем меня спрашивать? Тебе все ясно?

Вопрос ее прозвучал не просто насмешкой, это был вызов. Пожалуй, здесь не было ничего неожиданного, и все-таки я растерялся. Передо мной сидела совершенно другая, непривычная Лан. Раньше она занималась обычно детьми, помогала матери в саду, читала — все больше романы на английском языке, слушала музыку… Всегда спокойная, мягкая… Собираясь в город, она никогда не красилась. Усаживалась на свою «мини-ламбретту» в расклешенных брюках и блузке в обтяжку, но как раз в меру — все из простой, дешевой ткани. Правда, было в этой нарочитой простоте, как я догадался сразу, особое, скрытое щегольство.

Но сейчас она курила, пила коньяк, глаза ее светились лукавством. Неоновый свет затоплял комнату, за окном колыхался туман… Мысли мои, почувствовал я, пришли в смятенье. Вдруг, словно откуда-то издалека, послышался голос Лан:

— Налей мне еще рюмку.

Опомнившись, я глянул на стол, взял бутылку, налил ей и себе.

— Ты удивлен, не так ли?

— Чем?

— Да вот, я курю, пью… Когда я жила в Хюэ, — сказала она после паузы, — я здорово курила и выпивала. А здесь бросила, боюсь, мама рассердится. Только сегодня, не знаю сама почему, нарушила свой запрет.