Эндрю Круми - Музыка на иностранном

Прогулявшись, они опять пошли к ней. У подъезда Дженни вдруг вспомнила, что ей надо кое-что купить. Чарльз предложил сходить в магазин вместе, но она ответила, не беспокойся, и отдала ему ключи. Мол, ты давай заходи, а я быстренько сбегаю и минут через двадцать вернусь.

Чарльз вошел в подъезд, поднялся на нужный этаж и вошел в квартиру. Подошел к пустой кровати, почувствовал, что постель еще пахнет их сексом. Это было приятно.

Еще поднимаясь по лестнице, он решил, что раз ему трудно заговорить о том, что произошло, то можно сделать и по-другому — по справедливости. Раз она рылась в его вещах, он имеет полное право ответить тем же самым. Чарльз открыл ящик комода. Ее белье — такое знакомое. Он пошарил внутри — мягкая ткань скользнула по руке. В уголке — упаковка гигиенических прокладок. Он вытащил что-то из ее белья; провел тканью по щеке — запах недавно стиранных вещей. Выдвинул следующий ящик. Бумаги и письма. Если она не постеснялась шарить в его бумагах, то почему же он должен стесняться? Фотографии и письма; много писем одним и тем же почерком — по обратному адресу на конверте он понял, что их писал человек, с которым она была помолвлена. Безбрежные просторы ее прошлого, о котором он ничего не знал — чужая и незнакомая территория. Вот на этом-то и сыграл Роберт: как бы ни были люди близки, всегда есть что-то, чего они друг о друге не знают; всегда останется что-то такое, что приходится принимать на веру. Большой коричневый конверт; не заклеен. Ну-ка, посмотрим. Кинг достал, что лежало в конверте. Его собственная фотография — откуда она у Дженни? Копия его статьи. И копия «Паводка».

Он застыл, словно громом пораженный. Присел на край кровати, не отрывая взгляда от бумаг. Вытряхнул то, что еще оставалось в конверте. Его статья, напечатанная под копирку — без формул, так, как ее напечатала Дженни. Копия «Паводка» — точно такая же, как и те две, что лежали в его собственном комоде. Вот и третий экземпляр.

Никогда в жизни Кингу не было так тяжело. Каждому хочется быть всегда правым, но это был такой случай, когда своя правота тебя вовсе не радует. Она рылась в его комоде — это он мог бы понять и простить. Она взяла его фотографию — это тоже простительно и понятно. Но зачем, зачем она взяла эти бумаги, из-за которых инспектор Мэйс начал копать под Роберта и под него самого?! К горлу подкатила волна горькой ярости. На глаза навернулись жгучие слезы.

Он встал. Скоро она вернется. Надо быстренько что-то придумать и действовать. Кукольный домик девочки-первоклашки — теперь уже нет! Комната стала клеткой — он очутился в западне, и ему было страшно. В воображении вставали чудовищные картины — это ловушка. Все было подстроено с самого начала, даже их якобы случайное знакомство. «Подсадная утка», она специально торчала там, на улице, чтобы подловить далекого от всяческих подозрений ученого, который выйдет из Академии наук. Там рядом с Дженни был полицейский. Почему он ей не помог с велосипедом? Чудовищные картины.

Слава Богу, он ей ничего не рассказывал про Роберта. Но что же делать? Ходить по комнате из угла в угол с бумагами и конвертом в руках? Она не должна догадаться, что он все знает. Нельзя ни о чем ее спрашивать — она что угодно соврет, лишь бы вывернуться. Потом, ясное дело, она предупредит Мэйса. Но почему?! Почему?! Зачем она это сделала? Он вспомнил, как она стояла сегодня у окна — обнаженное тело, окутанное светом. Его охватила невыносимая тоска — он и сейчас хотел ее, а она предала его. Все ее разговоры о доверии — сплошное вранье. Конечно, ей нужно, чтобы он ей доверял. Чтобы и дальше стучать на него. За продвижение по службе, наверное, или, может быть, за квартиру получше.

Кинг осмотрел связку ее ключей — запасной ключ от его квартиры был здесь. Он отцепил его. Сунул бумаги обратно в конверт и вернул его на место; убедился, что бумаги лежат, как лежали, и что с первого взгляда не видно, что кто-то тут рылся. Потом сгреб в охапку все свои вещи и выскочил из квартиры, оставив дверь незапертой. На сердце камнем лежала тяжесть ее омерзительного предательства.

Спустившись на несколько ступенек, он услышал, как кто-то входит в подъезд — может быть, и она. На лестничной площадке был поворот, в конце которого была дверь в одну из квартир; он спрятался за этим поворотом. На лестнице послышались ее шаги — когда она прошла площадку, где прятался Кинг, он проводил ее долгим взглядом. Ему так хотелось окликнуть ее.

Когда она скрылась из виду, он осторожно спустился и вышел на улицу. Чувствовал он себя просто погано — никудышным трусливым хлюпиком.