Эндрю Круми - Музыка на иностранном

Их тела бились друг в друга, боролись против незримой силы — единой силы, воплощавшей в себе добро и зло, волю и страсть; толчки и рывки, Дженни зажмурилась и скривилась, словно от боли. Потом она постепенно расслабилась. И вот битва окончена.

Он вышел из нее и лег на спину. Она спросила: тебе хорошо? Он ответил — хорошо. Он говорил тихо, не отрывая глаз от потолка — единственное место в квартирке, которое Дженни не смогла отмыть. Слишком высоко, не достать. Этому страшному, грязному потолку было не место в опрятном и чистеньком кукольном домике первоклашки. Совершенно не место.

Она погладила его по лицу, по груди, по плечу. Что было не так? — спросила она. Все в порядке, ответил он. Он еще не закончил обдумывать предстоящий разговор. Ничего конструктивного в голову не приходило. Похоже, придется спросить ее в лоб.

— Я тут много думал в последнее время, — сказал он. Она спросила: хочешь об этом поговорить? В голосе прозвучали тревожные нотки. Не сейчас, сказал он. Попозже.

Она встала и, обнаженная, подошла к окну — он смотрел на ее спину; плавные изгибы линий от шеи до ягодиц. Она смотрела куда-то вдаль, сквозь крыши, сквозь серые тучи.

— У тебя теперь есть другая? — спросила она. Он сказал — нет, но ему самому показалось, что его голос прозвучал неискренне. Иногда очень трудно произнести фразу так, чтобы тебе поверили, даже если ты говоришь правду.

— Можешь сказать мне правду, Чарльз. Я просто хочу понять, что происходит.

— С чего ты взяла, что у меня есть другая?

— Ты стал таким далеким. О чем ты думал сейчас, когда занимался любовью? — Она повернулась, чтобы видеть его лицо — чужое, незнакомое тело. Коричневатые кружки вокруг сосков — он так мечтал их увидеть, когда познакомился с ней на бульваре и заглянул в низкий вырез ее блузки. Треугольничек темных спутанных волос — и все его сомнения — а нужных слов никак не найти. Она стояла спиной к окну; свет окутывал сиянием ее волосы. Он ничего не хотел от нее. Он не хотел знать, что она сделала и почему. Если она его обманула, она и сейчас не ответит на его вопрос. Вернее, ответит, но будет лгать.

Кинг встал с кровати:

— Мы ведь совсем не знаем друг друга, да, Дженни?

Она по-прежнему стояла спиной к льющемуся из окна свету:

— Думаю, я все равно никогда бы тебя не узнала. В смысле, по-настоящему, Чарльз. Ты бы мне не позволил. Мне тебя жаль.

— Жаль? — изумился он.

— Вокруг тебя столько всего интересного и столько людей, которые тебя любят. А ты причиняешь им столько боли. Видимо, по-другому ты просто не можешь.

— Почему ты это сказала?

— Потому что мне очень больно. А я люблю тебя.

Кинг начал одеваться. Его вдруг почему-то смутила собственная нагота.

— Я не хочу делать тебе больно, Дженни. Просто я не хочу, чтобы мы стали слишком близки, вот и все.

— Но почему? Что в этом плохого, когда люди становятся близкими? — Она подошла к нему, положила руки ему на плечи, пристально посмотрела в глаза. — Что в этом плохого, когда человек позволяет себе что-то чувствовать, Чарльз?

Он отстранился.

— Я могу чувствовать, Дженни. И чувствую. Вот к тебе, например. Просто мне кажется, что у нас ничего не выйдет.

— Но почему? Что вдруг пошло не так?

Он с трудом подбирал слова:

— Все было не так с самого начала. Знаешь, я очень жалею… Мне надо было сначала узнать тебя получше, как друга. Все получилось так быстро. — Она явно не понимала, о чем он говорит. — Дженни, ты мне очень нравишься, правда. Но я совершенно тебя не знаю. Я не знаю, можно ли тебе доверять.

Она опять приобняла его за плечи:

— Конечно, Чарльз, на это нужно время. Я согласна. Наверное, мы и вправду начали как-то не так — но разве нельзя все поправить? Я хочу попытаться. Я сделаю все, что смогу — если только ты снимешь панцирь, под которым все время прячешься. Если ты дашь мне к себе приблизиться.

Он продолжал одеваться, и Дженни тоже взялась за одежду.

— Пожалуйста, Чарльз, не молчи. Что бы там ни было, ты знаешь — если я тебе нужна…

Ему очень хотелось спросить, зачем она рылась в его бумагах. Он вдруг понял, что готов все ей простить. Он обнял ее за плечи, притянул к себе и нежно поцеловал.

— Если у тебя кто-то появится, Чарльз… ты ведь скажешь мне, правда?

Он ответил — конечно, скажу.

Они пообедали и, чтобы немного развеяться, пошли погулять в Кенсингтонский парк. На улице прояснилось, светило солнце. Мимо шли, взявшись за руки, влюбленные парочки; матери с маленькими детишками; пожилые люди в плащах. Дженни могла рыться в его вещах только затем, чтобы лучше его понять. Разве это такое уж преступление? Она любила его, а он — только сейчас он вдруг понял — он тоже ее любил. Когда придет время, он расспросит ее обо всем, и с этим будет покончено. Кинг держался как можно ближе к Дженни. Она рассказывала ему о своем детстве.