Ли Льеж: Марионетки в ящике

Это всё, да? Теперь всё кончилось? А когда мы сбежим из этой убогой деревни, в истории можно будет поставить точку. Я правильно рассуждаю?

Дилижанс прибыл через два часа. Всё это время мы провели на ногах, отказываясь даже присесть. Напряжение не покидало нас, разговоры не клеились, мы бродили туда-сюда, стараясь оставаться друг у друга на виду. Я почти с облегчением поклонилась, а затем махнула рукой Бену и Ли, когда на станции раздался звонок.

Ли не ответил: возился у своего автомобиля, причитая, что двигатель ещё не охладился, что трогаться в путь рано. Бен неловко улыбнулся Козетте, а она послала ему воздушный поцелуй.

Я поискала глазами Куницу, но он неожиданно вынырнул у меня из-за спины.

– Я хотела… может быть, мы… ещё встретимся?

Да, вот такой я мастер прощаний. Позор да и только!

Куница кивнул и чуть раздвинул губы, ничего не сказав и не прикоснувшись ко мне. А я почему-то ждала, что он, может, снова захочет поцеловать мне руку. Как это делают джентльмены при встрече и прощании с дамой. Ну да какая из меня дама!

Я и ему помахала рукой и поклонилась. Спотыкаясь о собственные ноги, побежала вслед за Козеттой, которая ушла уже далеко вперёд. Старалась не оборачиваться.

Замерший у покосившегося здания станции дилижанс был похож на громадный ящик на колёсах. В эту сторону я доехала на попутном возке, обратно мне предстояло возвращаться в обществе двух десятков незнакомых людей.

Нимало не смущаясь ни ситуации, ни своего перепачканного дорожной грязью платья, Козетта разыскала свободное местечко в углу «ящика», протянула мне руку и втащила вслед за собой. Мы устроились рядом среди плетёных корзин с цыплятами, промасленных бумажных свёртков, тюков и коробок, оклеенных газетами. Хину я посадила между нами, чтобы она сидела со всеми удобствами и не выпала у меня из рук, когда я засну.

– Поедем с ветерком! – хихикнула Козетта, будто ей всё нипочём и, как здесь принято говорить, море по колено.

Я улыбнулась и дала себе слово больше никогда не думать о будущем.

Ты прислушиваешься так, как прислушивался в детстве, когда ещё умел делать это правильно: не хрустнет ли ветка в глубине леса под лапой хищника, не сбилось ли ровное течение ручья, из которого зачерпнули воды, чтобы напиться? В деревне просто кипела жизнь: куры клевали зерно, шуршали мелкие камушки под босыми ногами женщин, вставших, чтобы покормит скотину, где-то плакал младенец, где-то мычала корова и мяукал кот. Но в лесу было тихо, загадочно. Даже птицы и те примолкли. Природа не замирает в страхе просто так, она всегда ощущает угрозу лучше, чем любой из человеческих органов чувств. Что-то недоброе жило в том лесу. Что-то, с чем ты не смог справиться.

Но ведь ты изучил этот лес, ты нашёл в нём и громадные плоские камни, служившие жертвенными столами, и длинные извилистые нормы, слишком большие для любого животного, кроме человека. Ты обнаружил детский череп, через который пророс куст морошки, и ожерелье из волчьих зубов, то ли брошенное, то ли потерянное кем-то… Ты встретил медвежонка и сумел убедить его гуляющую поблизости мать, что ты не представляешь для них опасности. Ты нашёл сердце этого леса и послушал мысли самого древнего дерева, которое сразу узнало в тебе «своего» и не стало ни о чём умалчивать. Но даже дерево не знало, какая сила поселилась в родном для него лесу. Ты пообещал разобраться, но и сам ничего не понял. Кроме того, что это как-то связано с «вырастающим домом» и его строителями и обитателями.

На прощание ты пожал руку Бену, как бы заключая перемирие между вами. Тот ничего не сказал, но его рукопожатие было крепким, а взгляд красноречивым. Ли всё-таки удалось завести свой автомобиль, и они уехали в сторону Реддича, вслед за дилижансом. Теперь ты надеешься, что у них всё будет хорошо.

Когда все, кто был тебе близок, покинули Кингс-Линн, ты снова почувствовал себя счастливым. Утратив своё место в племени, новую семью не обретёшь. Но второе самое большое достояние человека, после семьи, – это свобода. Теперь твоя свобода вновь при тебе.

Усмехаясь не иронически, а просто от хорошего настроения, ты поворачиваешься кругом и быстро шагаешь обратно: к выходу из деревни, ко входу в лес. Сырость и грязь тебя не пугают. Ты идёшь лёгкой, пружинистой походкой, чувствуя, как приятно пульсируют мышцы, – без всякой дороги, напрямик. Лес расступается перед тобой, пауки сматывают паутину там, где тебе предстоит пройти, зайцы провожают тебя внимательными и пугливыми взглядами. Перелезая через поваленный ствол, ты гладишь по треугольной голове дремлющую гадюку, и она довольно вибрирует в ответ хвостом.