Ли Льеж - Марионетки в ящике

Куница и бровью не повёл. Он поставил свою тарелку на комод рядом с той, которую принесла Козетта, а сам подвинул стул и сел.

Всё это время с ногами полулежала на кровати, и мне вдруг стало неудобно, что я валяюсь в таком состоянии перед человеком противоположного пола. Я тут же разозлилась на себя за это чувство: какая разница, что он обо мне подумает?

– Что ты думаешь об этом доме? – вдруг спросил Куница.

С чего это вдруг ему интересно моё мнение? Я усмехнулась и ответила:

– Что он живой.

Думала, сейчас начнутся расспросы о том, что конкретно я имела в виду, но Куница сказал совсем другое:

– Вот и я так думаю.

Тут уже мне стало интересно. Что он имеет в виду?

– Возможно, мы говорим о разных вещах, – предположила я.

Куница дружелюбно улыбнулся, удобно устраиваясь на стуле.

– Нет, скорее всего, об одних и тех же. Мой народ считает, что у всякой вещи есть душа, будь то глиняный горшок или жилище человека. Со всякой вещью нужно подружиться, прийти к взаимопониманию. Она может служить тебе верой и правдой, а может и пакостничать. Партнёрские отношения тоже возможны, – он улыбнулся ещё шире, глядя на меня с явной симпатией.

– Да, в моей стране принято рассуждать о вещах примерно так же, – растерявшись, пробормотала я.

– Ты думаешь, что ты здесь чужая, – став серьёзнее, заметил Куница, – но это не так. Я тоже… скажем так, не европеец. Мы с тобой похожи гораздо больше, чем ты думаешь, – он замолчал.

– И что? – не выдержав тишины, спросила я. Возможно, чуть громче, чем требуется.

– Ну, я стараюсь не делать далеко идущие выводы, – спокойно ответил он. – Просто я хочу, чтобы ты знала: ты не изгой.

– Я изгой, потому что я убийца! – крикнула я. Что я делаю? Наверное, меня было слышно даже внизу…

И вдруг я поняла – почувствовала, что он мне ответит.

– Ну так что? – тихо и медленно проговорил юноша. – Я тоже.

Мы оба замолчали. Что вообще происходит? Сперва Козетта призналась, теперь он. У меня тут что, исповедальня?

– Когда речь идёт об убийстве, нельзя заострять внимание на свершившемся факте и не замечать ничего вокруг. Нужно знать мотивы, обстоятельства, подробности. При правильном освещении картина может выглядеть совершенно другой.

– Я не хочу это обсуждать, – сказала я и отвернулась.

Куница не настаивал. Я ждала, что он встанет и уйдёт, но он не уходил. Спустя несколько минут ситуация стала комичной: я лежу на кровати лицом к стенке, а рядом на стуле сидит молодой человек и таращится мне в затылок. Или в спину. Или на мои не особенно чистые ступни.

Подождав ещё немного, я повернулась вполоборота и сердито спросила:

– Почему ты не уходишь?

– У тебя очень красивая кукла, – невпопад отозвался Куница, – очень похожа на живую девушку.

Я резко развернулась полностью и увидела, что Куница держит в руках Хину и с интересом разглядывает её.

– Эй! – крикнула я и дёрнулась так, что заскрипела кроватная сетка. – Её нельзя трогать!

– Почему? – искренне удивился Куница. – Она сама попросила.

Я хотела отобрать Хину, но он не дал.

– Она говорит, что я ей нравлюсь! – сообщил Куница.

– Пожалуйста, отдай! – взмолилась я.

– Одну минуту, дай ей договорить. – Куница сделал вид, что прислушивается. Хина доверчиво, как ребёнок, лежала у него на руках.

– Она говорит, что во сне твои волосы часто падают ей на лицо, и ей щекотно, – с самым серьёзным видом сообщил юноша. – Ещё она говорит, что рада быть с тобой, потому что она любит длинные прогулки, а ты редко сидишь на месте, верно?

– Отдай мне Хину, – тихо сказала я, – пожалуйста!

– Хорошо-хорошо. Вот, она сказала, что не считает тебя виноватой в том, что произошло…

Ну конечно!

– … и что ты была права: смотреть с моря на берег гораздо интереснее, чем с берега на море.

С этими словами Куница протянул мне Хину. Я взяла её и вгляделась в личико: безмятежное, как всегда.

– Значит, она правда с тобой говорила? – у меня задрожали губы и даже подбородок, кажется, затрясся.

– Нет, – вздохнул Куница, – я пошутил.

Дорогая Мартина!

Обычно я просыпаюсь быстро, но не в этот раз. Я будто выплывал из сосущего серого сумрака, причём руки мои вязли в тягучем иле, и ноги бездействовали, болтаясь позади бесполезным балластом. Когда я всё-таки очнулся, то обнаружил себя лежащим на полу в гостиной, в промежутке между столом и окном.

Скосив глаза, я увидел, что канделябр с пятью потухшими свечами лежит рядом со мной, посвёркивая позолотой на утреннем солнышке. Ну и хорош бы я был, если б подпалил весь дом во время обморока! Кстати, что меня разбудило?