Гордон Корман - Рестарт

– Ее украл другой, прежний ты! – с трудом выговаривает Брендан, у которого стремительно распухает подбитая челюсть.

– Я один и тот же. – Чейз произносит это так тихо, что мне с трудом удается его расслышать.

Мистер Солвэй с озадаченным видом вертит медаль в руке.

– А эти два клоуна? – спрашивает он. – Они были с тобой заодно?

Эрон с Питоном испуганно смотрят на бывшего лучшего друга.

– Нет, я все сам, – отвечает Чейз. – Стащил медаль и спрятал за дранкой на крыше нашего дома. Упал я как раз тогда, когда за ней туда полез. Это было мне наказанием. – Он сокрушенно качает головой. – Даже не знаю, зачем я совершил такой отвратительный поступок. Наверно, хотел потом ее продать.

По лицу мистера Солвэя видно, что рассказ Чейза его очень огорчил.

Я даже чуть не начинаю заступаться за Чейза, но, взглянув на украденную им медаль, не могу произнести ни звука. Можно долго рассуждать про хорошего и плохого Чейза, но эта кража – дело рук абсолютно отвратительного персонажа.

Джоэлу, насколько я понимаю, хочется поддержать Чейза, но он не знает, что сказать. Он у нас молчун, это я болтушка. А Брендан с подбитой челюстью тоже не очень-то может говорить. Кимберли стоит совершенно потерянная. Эрон с Питоном, приятно удивленные тем, что их ни в чем не обвиняют, тоже не открывают рта.

Наконец сестра Дункан нарушает тишину:

– Понятия не имею, что все это значит. Но одно знаю точно – здесь совершено преступление. Поэтому я звоню в полицию.

Упасть вниз головой с крыши – еще не худшее, что может с тобой случиться.

Тебя могут, например, арестовать. И прославить на весь город как подонка, укравшего у пожилого героя войны медаль, которую ему вручил президент Соединенных Штатов.

Но сильнее всего меня мучают мысли о том, что теперь думает обо мне мистер Солвэй. Я обокрал человека, которого уважаю больше всех на свете. Это прямо какой-то злой рок – я провинился перед человеком еще до того, как начал им восхищаться! И он больше никогда не захочет со мной разговаривать. Действительно, с чего бы ему хотеть? Я бы и сам, будь моя воля, с собой бы больше не разговаривал.

До слушаний в суде по делам несовершеннолетних мама меня в школу не пускает. И это хорошо. Это избавляет меня от необходимости видеть людей и снова и снова убеждаться в том, насколько они меня презирают. В школе меня и раньше презирали. А теперь я им дал дополнительный повод. Брендан и Шошанна даже звонили нам домой, но мама не разрешает мне ни с кем общаться и по телефону. Так посоветовал адвокат, мне его совет нравится. Потому что я без труда могу представить, что мне скажет Шошанна, и не хочу от нее этого выслушивать. Впрочем, вряд ли у кого-то найдутся для меня слова хуже, чем те, которыми я крою сам себя.

Эрон с Питоном тоже пытались поговорить со мной по телефону – наверное, хотели сказать спасибо за то, что я их не заложил. Ну да, медаль украл я, но они – с учетом уговора поделить вырученные деньги – должны как минимум считаться сообщниками. Честно говоря, я даже на них не злюсь. Ведь я был таким же негодяем, как они, да еще вдобавок их вожаком. Они остались прежними. А я изменился.

Во всяком случае, я надеюсь, что это так.

И, кстати, после слушаний мне больше не придется с ними пересекаться. Меня, скорее всего, отправят в исправительный центр для несовершеннолетних, а когда я оттуда выйду, родители вряд ли позволят им со мной связываться. Потому что я малолетний правонарушитель и могу плохо на них влиять. Кто его знает, может, так оно и есть. Может быть, до встречи со мной Эрон и Питон были чистыми ангелочками.

Шансов угодить в исправительный центр у меня полно. Мое дело будет разбирать тот же судья, который приговорил нас с Эроном и Питоном к исправительным работам, а значит, я не смогу прикинуться, что раньше закона не нарушал. А признает ли он меня виновным – тут сомнений нет. Кто украл медаль, известно всем вокруг.

Мама меня простила, но это почти ничего не значит. Потому что если ты не ждешь прощения от родной матери, значит, дела твои совсем плохи. Джонни приехал из колледжа поддержать меня во время слушаний – значит, ему я тоже испортил жизнь. Кроме него и мамы я общаюсь только с отцом и его новой семьей. Кто бы мог подумать, что в ситуации, когда весь остальной мир чуть не ноги об меня вытирает, мачеха, Корин, станет самым преданным моим сторонником. Не то чтобы мама мне меньше помогала, просто она слишком нервничает из-за того, что может со мной случиться, и ее нервозность всех страшно раздражает. Совсем другое дело – Корин. Во-первых, я не ее ребенок. Во-вторых, не ей придется навещать меня в исправительном центре. Поэтому она воспринимает происходящее не в пример спокойней.