Нед Виззини - Это очень забавная история

– Ага.

– Им же плевать на остальных. А вот я не такой. Мне есть дело до других. Означает ли это, что я не стану вышибать из кого-то дерьмо? Вовсе не означает – это же моя среда, я в ней вырос. Я вроде как животное.

– Мы все подобны животным, – говорю я. – Особенно сейчас, когда сидим все вместе и едим. На школу похоже.

– А ты не дурак, как я посмотрю. Да, все мы животные, школьники тоже, но в некоторых из нас это сильнее. Вроде как в той книжке «Скотный двор», что я читал: все животные созданы равными, но некоторые равнее прочих. И в реальном мире все равные рождены животными, но в некоторых животного больше. Погоди, я сейчас это запишу.

Хамбл оборачивается и вытягивает с подоконника, где горкой сложены разные настольные игры, лежащий на самом верху «Скрэббл». Выуживает из коробки ручку, вынимает доску, переворачивает и пишет на обратной стороне, которая уже и так зарисована каракулями.

– Хамбл! – окрикивает из дверей Смитти.

– Все, все, не трогаю! – Хамбл поднимает руки. – Это не я!

– Сколько раз тебе говорить: не пиши на доске для «Скрэббла»! Дать тебе бумагу и карандаш?

– Да мне все равно, – говорит Хамбл и показывает на голову: – У меня все вот тут.

Потом он поворачивается ко мне и продолжает разговор как ни в чем не бывало:

– Мы с тобой, может, и равны, но я большее животное, чем ты.

– Угу, – мычу я, думая, что определенно выбрал подходящее место, чтобы сесть.

– Я прирожденный альфа-самец. Поэтому, как только ты вошел, я сразу сделал определенные выводы. Я увидел, что ты молоденький. А в дикой природе, если лев видит молодняк из другого прайда, чужое племя, значит, он убивает и пожирает его, чтобы оставить свое собственное потомство. Но здесь, – тут Хамбл обводит рукой полукруг, поясняя, где именно это «здесь», как будто догадаться об этом сложно, – к сожалению, представляется явная нехватка женщин, готовых принять мой племенной потенциал. Так что ты для меня угрозы не представляешь.

– Понятно.

В другом конце столовой Джимми пытается открыть одной рукой сок; другую он держит прижатой к боку, и я даже не знаю, то ли он не может ей двигать, то ли не хочет. Ему на помощь спешит Смитти.

– И до тя это доберется! – не унимается Джимми.

– Ты чувствуешь, что я для тебя угроза? – спрашивает Хамбл.

– Нет, я думаю, ты вполне дружелюбный чувак, – говорю я сквозь чавканье.

Хамбл кивает. У него на тарелке лежит еда – такая невинная и беззащитная, не подозревает, что через пару секунд ей каюк и она будет наполовину сожрана.

– Когда мне было как тебе – тебе же пятнадцать, да?

Я киваю:

– Как ты догадался?

– Я хорошо определяю возраст. Так вот, в пятнадцать лет была у меня одна цыпа, ей было двадцать восемь. Не знаю почему, но она по мне прямо сохла. Искурил я тогда немало косяков, вся моя жизнь была сплошным накуриванием…

Странное дело, но мой желудок снова был со мной. Пока я слушал байки Хамбла, я ел не потому, что хотел, и не потому, что было надо, не для того, чтобы что-то кому-то доказать, а потому что еда была тут. Я ел, потому что люди едят. А еще, когда еду тебе дали в больнице, ты понимаешь, что за ней стоит неразличимая серая масса и никого конкретно благодарить за это не надо, и ты инстинктивно хочешь ее сожрать, потому что соперник вроде Хамбла придет и утащит ее. Пока я жую, думаю, что все мои проблемы оттого, что я слишком много думаю.

– Поэтому тебе надо вступить в армию, солдат.

– Я думал, что я уже в армии, сэр!

– Ты в воображаемой армии, Гилнер, а я говорю об армии США.

– Значит, мне надо записаться в армию?

– Не знаю, а ты справишься?

– Не знаю.

– Ну вроде как тебе по душе дисциплина и выполнение приказаний. А в армии этим и занимаются, Гилнер.

– Но я не хочу в армию, я хочу быть нормальным.

– Тогда тебе есть над чем поразмыслить, солдат, потому что, насколько я знаю, нормальные не бывают без работы.

– Девушка у тебя есть? – интересуется Хамбл.

– Что?

– Есть кто-то там? Может, какая-то горячая пятнадцатилетняя цыпа? – Он указывает на меня вилкой, испачканной едой.

– Нет! – улыбаюсь я, думая о Ниа.

– Встречаются такие прям милашки. – Хамбл вальяжно запускает пятерню в несуществующие волосы. Руки у него волосатые, и татуировок там хоть отбавляй: джокеры, мечи, бульдоги и пиратские шхуны. – Девчонки сейчас одна смазливее другой.

– Это из-за гормонов, – говорю я.

– Точняк, башка у тебя варит. Сахарку не осталось?