Джейн Джонсон - Преданное прошлое

Я смотрела на него, соображая, что к чему. Мы с Элисон пару дней назад ездили купаться в открытый бассейн неподалеку. Это было очень милое строение в стиле ар деко, на берегу моря, где можно было без конца плескаться в огромном пространстве морской воды, любуясь лазурным небом и церковью Сент-Мэриз, и даже делать вид, что ты на Ривьере. Я вспомнила, что один раз видела, как Элисон разговаривает с кем-то по телефону, пока я лениво плаваю вокруг самого глубокого места бассейна, но тогда не поняла, что это была моя трубка.

— Что ж, очень мило с твоей стороны.

— Да ладно тебе. — Он пожал плечами. — По правде сказать… э-э-э… много причин, по которым нам сейчас нужны деньги…

Мне пришлось подавить возникшую было на лице мерзкую ухмылку. Да уж, райского сада у них, видать, не получается. Что ж, утешение, пусть и слабое.

— Вообще-то это очень странная вещь. — Он кивнул на книгу. — Я ее заполучил после распродажи имущества из одного здешнего дома. Наверное, она тут и валялась с самого — какого там? — 1634 года?

— Нет, с 1625-го. — Я прищурилась. Лжец, видимо, не подозревал, что я знаю: эта книга происходит из дома, в котором мы сейчас находимся. Можно было, конечно, пропустить вранье мимо ушей, но мне почему-то не хотелось. — Элисон сказала, что они с Эндрю переслали ее тебе вместе с кучей других книг. Чтоб ты их продал.

Майкл покраснел.

— Да-да… Но я решил, что она тебе понравится, поскольку это книга про вышивки и все такое. Вот задержал ее некоторое время у себя и даже забыл про нее, пока… ну, ты сама знаешь. На самом деле я ее тебе подарил по ошибке. Честно говоря, тебе бы следовало вернуть ее мне, когда ты закончишь ее читать, чтобы я мог ее продать, как хотела Элисон. Похороны нынче обходятся дорого, а Эндрю, насколько мне известно, пребывал в весьма стесненных обстоятельствах.

Какой подлец, однако! Как только книжка попадет к нему в руки, он тут же ее продаст, немедленно; однако могу поставить что угодно, что денежки, которые он за нее выручит, никогда не попадут в карман Элисон.

— Когда закончу ее читать, может, и верну, — соврала я. Он тут же размяк от явного облегчения.

— Ну, иди ко мне, старушка, — позвал он, раскрывая объятия.

И я с ужасом обнаружила, что двигаюсь к нему, как безмозглый автомат, а потом моя голова оказалась у него на плече, и я ощутила запах утюга от его рубашки и привычный аромат одеколона, исходящий от его горячего тела. Он взял в ладони мое лицо, приблизил его к своему, и я почувствовала, как убыстряется его пульс. Книга самым неудобным образом воткнулась мне в грудь, когда он крепко прижал меня к себе, и тут, разом осознав всю свою слабость и тупость, я отскочила назад. Лицо пылало.

— Уходи, — сказала я. — Ничего у тебя не выйдет.

Он потер лицо, а я вспомнила, как бессчетное число раз стояла над ним на четвереньках, разглаживая подушечками пальцев морщинки напряжения на его лбу.

— Тебя не так-то легко забыть, Джулия, что бы ты обо мне ни думала, — сообщил он. — Мне в последние несколько недель очень тяжело было…

— Вот и отлично. А теперь — уходи.

В ту ночь я осталась в своей комнате и полностью погрузилась в записки Кэтрин. Миновала полночь, взошла луна, на небе засверкали звезды, но я ничего этого не видела. В листве деревьев заухала сова, а я все читала, хотя было уже два часа ночи, потому что заметки на полях книги вдруг оказались не просто ежедневными записями какой-то рукодельницы, а потрясающим историческим документом, полным тайн и загадок.

Кэтрин

20 июля 1625 года

Я пишу это, сама ни знаю где, в тимноте и страхе за сваю жизнь, нет, даже за самую сваю душу. Уже пять дней, как ани на нас напали, пять дней и ничей сплашнова ужаса. Я видила такое, какое ни должна видить ни одна женщина, я пиринисла такие унижения, какие ни можит вынисти ни адин христианин, и чем все это кончится, ни магу придставить, разви только мучением и смертью. Вокруг миня одна боль и страдания! И ужасная вонь и жис-токость. Можит, мы все уже мертвые и напали в чистилище. Только я уверена, что сам Ад ни можит быть хуже, чем эта страшная судьба, какая на нас обрушилась. Да смилостивится над нами Господь, надо мной и моими товарищами па нищастью, да спасет Он нас ат такой нечилавеческой учисти, только я баюсь, что Он атвирнул лицо свае от нас и ни слышит наши мольбы…

— Кэт!.. Кэтрин!

Она быстро обернулась и увидела Роберта — он стоял в дверях, одетый в свой воскресный костюм и с выражением висельника на лице. Синие глаза смотрели умоляюще. За последние две недели, с тех пор как хозяин объявил Кэт ее судьбу, она едва обмолвилась словом с женихом.