Хэрриет Эванс - Лето бабочек

– Конечно, не скажу. Это наш секрет, детка.

– Она мне больше не нужна, на самом деле, – сказала она, и лицо ее прояснилось.

– Я знаю, что не нужна. Но если вдруг будет нужна, то она здесь.

– Так и будет, – сказала Нина, и ее личико посмурнело от обиды. – Обещаю.

– Все может измениться, – сказала я. – Все меняется, любовь моя. Теперь можешь спуститься и поставить тарелку в раковину.

Она встала, подошла ко мне, крепко обняла и сказала что-то, чего я не расслышала. Поглаживая ее мягкие черные волосы, я прикусила губу, чтобы не всхлипнуть. Да, впервые за много лет я дала слабину. Я не могла себе представить, что сказала бы миссис Полл в этот момент. Последние драгоценные годы она была хорошим человеком. Я заимствовала факты у Эл, у Миши, чтобы быть ею, и это заставляло меня чувствовать себя ближе к ним, с девичьей фамилией Миши, с историей семьи Эл, кое-что добавив от себя. Мне нравилась миссис Полл. Но в эти последние мгновения я не хотела быть в этой роли, даже зная, что все кончено.

Нет. Я возместила ущерб. Я изменила историю своей семьи. Я стара, и я умираю, и мне пора уходить. Вы можете спросить, как я вообще здесь оказалась.

Все произошло вот так.

Письмо от моего сына пришло совершенно неожиданно. Там говорилось, что у меня есть внучка – Нина, что он бросил ее и ее мать, что он переезжает в Штаты. Что ему дали должность где-то в середине страны – я забыла, как называется то место.

Я знала, что Джордж женился. Он написал мне об этом. Кроме этого, у нас не было никакой связи. Видите ли, он не хотел возвращаться в Кипсейк. Он не переносил этого места – если не считать бабочек. И все же ему так и не удалось обнаружить в саду настоящее сокровище – Европейского Харакса Безумной Нины, которые живут там уже почти двести лет и больше нигде в Англии. Наш секрет. Он всегда хотел денег. Всегда хотел более легкой жизни. Он ленив, мой сын. Не могу винить его за многое, но за это могу. Он ленив.

Его письмо пришло в то время, когда я, постепенно приходя в себя, застряла в так называемом обратном движении вперед – мой прогресс замедлился, мой разум отключился, снова стал пуст. Иногда я не выходила из комнаты неделями.

У меня был свой распорядок. Радио, чай в начале дня. Прогулка с собакой, легкий обед – бутерброд или что-то в этом роде, снова прогулка, чай, огород, одинокий ужин, отбой к девяти. Туги умер два года назад, и я не буду притворяться, что не скучала по нему. Я скучаю. Собака спасает от одиночества, так ты хотя бы не один в целом доме. Я стала пуглива, еще больше замкнулась. Воспоминания о Михаиле и Мише мучили меня: я видела их силуэты, склонившиеся над столом, без конца просматривающие частные объявления в газете. Интересно, как они выглядели, когда Эл их нашла, как они повесились, кто кому помогал… каково ей было… иногда это все, о чем я могла думать. Я не могла выбросить это из головы. В мягком свете лампы в книжном магазине я снова видела Джинни с золотисто-рыжими волосами, изливающую на меня последствия моих действий.

Я видела плющ, ползущий по стенам, тела моих предков под домом, и подумала, что, может быть, когда-нибудь я действительно срежу плющ, запрусь, сломаю цианидную палочку пополам и съем ее. Сяду с костями в темноте и буду ждать, когда смерть заберет меня. Мучительная смерть, но быстрее, чем от голода. Иногда это казалось единственно разумным шагом.

Но понимаете, он бросил ее. Он оставил бедную женщину и ребенка. Он сбежал; не смог справиться. Я знала почему. Ведь Нина стала для него тем, чем он стал для меня: он не мог понять, какова должна быть его роль в жизни Нины и Дил. Я причинила ему боль, выбросила в мир как сломанную игрушку, и теперь из-за меня он делает то же самое, делает это со своим ребенком и ее матерью. Когда я читала его письмо, полное самооправдания, гордости за свои достижения, с просьбой о деньгах в конце, я знала, что виновата.

В тот день, когда пришло письмо, я его выбросила. Спустилась к ручью, скомкала бумагу и бросила ее в воду. Но она зацепилась за одно из голых, корявых деревьев и застряло, и я не могла оставить его там, чтобы кто-нибудь нашел:

…Кстати, я думаю, она сумасшедшая. Квартира наверху пуста, и она клянется, что жильцы еще не уехали, что все это обман. Она сует записки под дверь. Она не в себе с тех пор, как родилась Нина. Да, мы назвали ее Ниной. Бог знает почему. Какое-то похмелье прошлой жизни. Сейчас я жалею об этом, но не могу объяснить ей почему.

Я спустилась с берега на зеленую, мшистую, скользкую грязь – тогда я не была такой скрюченной, как сейчас, и у меня была трость с новым наконечником, которую я купила в Фалмуте, и у нее была чертовски хорошая хватка.