Александр Покровский - В море, на суше и выше...

И начали мы обрастать общественностью, как помолодевшая болонка шерстью. На кухне нашей постоянно происходили совещания, заседания и женское народившееся самосознание билось, как семга в сетке.

Я это не выдерживал. Я сколотил ящик «жалоб и предложений», повесил его и попросил обращаться туда письменно.

Стало легче, но не настолько. Зам это скоро почувствовал. Потому что, то, что он тянул домой с военторга и думал, что бабы ничего не видят, на поверку оказалось полной ерундой: все они видели, и немедленно спросили у него, через образовавшийся орган, сколько у него семей и детей. По их расчетам выходило, что жен у него не меньше десяти, а детей не меньше шестидесяти.

Женское зрение, я вам скажу, это нечто!

Командир это тоже скоро почуял.

Собрали они баб с мужьями в клубе, поскольку им все еще хотелось договориться. И командир стал держать перед ними речь.

А командир наш человек невероятной порядочности, хоть и забывчив, и девичьего смущения в нем достаточно имеется, если дело касается смешанных полов, то есть, если есть и мужчины, и женщины. И потом, он у нас очень образованный человек, если где кроссворд какой-нибудь или чайнворд, или же викторина — всегда он занимал первые места.

Но была у него одна особенность: если он вслух говорил о мужчине, то добавлял «ебеньть», а если о женщине, то «бля».

И вот держит он речь перед нашими бабами, которые пришли навстречу вместе с мужьями. Речь о культуре и о том, что не надо материться в присутствии прекрасного пола, о чем этот пол все время напоминает.

Произнося «мужчина», он говорил «ебеньть», а «женщина» — конечно же, «бля».

В зале начинается движение на стульях, сдавленный смех.

Командир не понимает в чем дело и начинает волноваться и произносить слова тщательней, отчего вместо одного «ебеньть», он говорит два раза «ебеньть», ну, а «бля» он говорит уже три раза.

Бабы от хохота ссали на стулья.

Потом пришел зам и вывел командира под руки — тот по дороге квакал.

Затем он попросил удалиться женщин и полчаса говорил мужикам, что они своих баб, бля, совершенно распустили. Теперь мужики начинают ссать на стулья, и к концу дня, помещение было на удивление как загажено.

Потом приняли волевое решение. За пять литров спирта и коробку дефицита наняли нужных баб, проинструктировали, и они три дня на сборах очень ловко, с песнями и с камланием, изображали женсовет.

А Васек во всем этом не участвовал. Он совсем после этого дела сник, подал рапорт, перешел в стройбат, а там и вовсе уволился и сменил родину — уехал в Швецию, где, по слухам, сменил пол и потом уже, со временем, возглавил шведское движение за женскую эмансипацию.

Вот. А еще говорят, что я замов не люблю.

Акванавт старший мичман Васильев способен на подвиг. Недавно это выяснилось. Несколько дней тому назад в котельной прорвало трубу с горячей водой, а старший мичман Васильев дежурным стоял. Так вот: он бросился бороться за живучесть, закрывая дыру голыми руками и терпя сильнейшую боль от кипятка.

А тут случился другой, молоденький мичман, оказавшийся неизвестно зачем в той же котельной, просто, шлялся вокруг, видимо, и зашел на крик. И вот Васильев, рыча, поворотив свое распаренное, красное лицо, с совершенно разутыми от напряжения глазами, в его сторону, отправляет его за помощью к дежурному по части: «Даааа... вай!»

А вокруг лето, полдень, лепота, расслабление.

Но кипяток жжет Васильева. Просто нещадно жжет — ЫЫЫЫ!!!

Жжет! Нет сил терпеть, а помощи все нет и нет, и тогда Васильев бросает трубу на хер, с криком выбегает на улицу, окропляя дорогу потом и не только, и...

И что он видит? Посланный за помощью молоденький мичман играет с котенком.

Такого вопля давно не слышали у акванавтов.

Васильев гнался за молодым мичманом с возгласом: «Убью, сука!»

Молодого мичмана от смерти спасли только быстрые ноги.

У нас мичман Панин по большому в туалет только при сигарете ходил. Входил, садился, закуривал, и только тогда из него на базе дерьмо шло. Иначе никак. Условный рефлекс, отшлифованный годами. Вот в море, под водой, без сигареты — пожалуйста. А на свежем воздухе — ни за что. А тут — перестройка грянула и с сигаретами перебои. Не подвозят вовремя, и мичман Панин у нас три дня не срамши.

Просто погибает человек. «Найдите мне хоть сена», — говорит он всем жалобно. А где мы его найдем? Север, зима — ни травинки. Люди были посланы искать, но вернулись ни с чем. Мы к доктору его отволокли, а он с клизмой не дается и все стонет: «Травы... мне... травы...» — умирает человек.