Людмила Улицкая - О теле души [Новые рассказы] [litres]

Первая жена Когана, гинеколог, незадолго до развода сказала ему фразу, которую он и по сей день не забыл: только патологический тип может выбрать себе профессию патологоанатома… Женская глупость: патологоанатом, по мысли Когана, был священником чистой телесности, последним уборщиком храма, который покинула душа. Зато вторая жена Ниночка была библиотекарем и даже слова «аутопсия» не знала. И это было прекрасно.

Обычно внимательное вскрытие шло два часа, и за это время он успевал прочитать историю жизни, как лечащие врачи читают историю болезни. Умным взглядом он видел за распластанным на оцинкованном столе телом хилого или слегка ожиревшего ребенка со всеми его корями-скарлатинами, пубертатным взрывом, зажившими переломами, мелкими травмами…

В большинстве случаев он подтверждал диагноз, приведший к смерти, но иногда раскрытая книга умершего тела предъявляла неожиданные сюжеты: вот умерший от инфаркта пятидесятилетний мужчина с недиагностированной опухолью кишечника на последней стадии, или погибший в автомобильной катастрофе знаменитый актер, сосуды которого были в таком состоянии, что автокатастрофа избавила его от неизбежного скорого инсульта, или женщина-самоубийца с неопознанным белокровием… как будто несколько болезней соревновались в еще живом теле и побеждала не всегда сильнейшая.

Коган был одним из старейших патологоанатомов, давно на пенсии, но время от времени его вызывали на особо сложные случаи – на вскрытия и на судебно-медицинские экспертизы. В этот раз позвонили еще в пятницу, но он уже уехал на дачу, не хотел возвращаться, и главврач огромной московской больницы, целого медицинского города, бывший его ученик, попросил его приехать в понедельник, потому что случай столь тревожно-особенный, что хорошо бы, чтобы именно Коган рассмотрел его первым, пока не пришли следователи.

На столе лежал молодой мужчина, худощавый, безукоризненного сложения, кожные покровы желтовато-мраморного цвета, с ножевым ранением грудной клетки, множественными кровоподтеками на лицевой части черепа, ссадинами на лбу и перебитыми стопами…

Подошел служащий морга, старый санитар Иван Трофимович, что-то неразборчивое прошепелявил. Коган последние годы терял слух и раздражался на тех, кто невнятно и в сторону что-то бормочет. Он хмыкнул, санитар кивнул и перевернул труп на бок таким образом, что стала видна часть спины умершего: по обе стороны от позвоночника, на уровне третьих-пятых ребер, параллельно дорзальной части лопаток зияли два странных, как будто посмертно произведенных разреза. Санитар опять что-то невнятное пробубнил, и Коган, коснувшись странного разреза, рявкнул:

– Громче говорите, Иван Трофимович, я плохо слышу. Кто-то трогал труп?

– Нет, в пятницу вот так и привезли… Я и сам удивляюсь.

– Ладно, разберемся, – буркнул Коган, посмотрел историю болезни, покачал головой. Больной попал в больницу по скорой в пятницу в 22:45 и через час скончался. Смерть, скорее всего, наступила в результате ножевого ранения…

Коган посмотрел на разложенные инструменты. Полный набор: скальпель, пила, секционные ножи, краниотом, распатор… Начал, как принято, с черепа.

Через два с половиной часа Коган подписал протокол вскрытия. Смерть произошла от ножевого ранения и последующего кровотечения, побои и легкие травмы черепа, так же как и раздробленные стопы, не могли быть причиной смерти.

Домой приехал подавленным и совершенно измученным, с твердо принятым решением – это было последнее вскрытие в его жизни… Два симметричных разреза на спине покойника не выходили из головы. Анатомию человеческого тела он знал в совершенстве, но эти два кармана в глубине разрезов, эти эластичные мешки неизвестного назначения он встретил впервые за шестьдесят лет практики.

Он был медиком с широким кругозором и рациональным мышлением, без всяких метафизических блужданий, но анатомия этого покойника направляла его мысли в сторону каких-то модных в прошлом веке фантастических романов про инопланетян, пришельцев, а то и вовсе в увлекательную мифологию для школьников… Он был смущен и растерян.

Мария Акимовна вторые сутки сидела на лавочке в больничном сквере. Сначала возле справочного окошка, а когда оно закрылось, вышла на улицу, села на садовую скамейку.

Сын ее Всеволод, Волечка, ушел в пятницу вечером на концерт, как обычно, и не вернулся. В субботу утром позвонил его друг Миша, пианист, с которым Воля часто вместе играл, спросил, дома ли Всеволод.