— Happy Christmas! [15] Счастливого рождества! (англ.)
Девушка улыбнулась, поправила сбившийся локон на нежно-розовой шейке, изящно кивнула головкой, опустила глаза и покраснела.
Странное, неведомое чувство овладело Исмаилом. Прежде он никогда не знавал власти любви — ощущения радости и грусти одновременно, испытанного им при первой же встрече с Пандорой. Он читал много книг о любви — «Даму с камелиями» Дюма-сына, «Вертера» Гёте и другие книги, — сочувствовал их героям, но это не шло ни в какое сравнение с тем, что творилось теперь в его душе. Его новое чувство отличалось от любви к матери или к самому близкому другу детства Дзиму Туфине. Исмаил тосковал по нему, не раз вскакивал ночью с постели, брал фотографию их класса и с нежностью рассматривал ее при свете керосиновой лампы, стоявшей у изголовья. Нет, теперь это чувство было совсем другим. Иногда Исмаилу казалось, что оно его обогащает, дарит ему весь мир, окрыляет, поднимает до небес. Иногда, наоборот, опустошало, кидало в пропасть, лишало покоя и сна. Но достаточно было одного взгляда Пандоры, как он снова возвращался к жизни, забывая о терзавшей его печали.
Удивительное состояние восторга распространилось у него на все и всех — он полюбил не только саму Пандору, которую невозможно было не любить, но и членов ее семьи (конечно, меньше, чем ее!): старика отца, опиравшегося при ходьбе на палку, и толстую как бочка, всегда растрепанную мать с густым черным, похожим на усы, пушком над верхней губой и с волосатой родинкой на подбородке. Она показалась бы уродливой каждому, но не ослепленному Пандорой Исмаилу. Он любил и ее сестру-хромоножку, похожую на мать, и даже старую служанку, выносившую мусор в баки на улице.
Исмаил завидовал тем, кто ел за одним столом с Пандорой и сидел рядом с ней у камина в долгие зимние вечера. Какими счастливыми казались ему, одержимому завистью, эти люди! Но потом, здраво поразмыслив, Исмаил успокаивался. Ведь ее родные не сгорают, как он, от любви, а значит, и не осознают своего счастья. Разве может восхищаться солнцем слепец?
Первая в жизни влюбленность захватила молодого человека целиком, подчинив своей притягательной и жестокой силе. Она одарила его удивительными ощущениями и играла им, будто перышком ветер.
Исмаил слушал субботними вечерами колокола церкви святого Георгия, заполнявшие мелодичным эхом все пространство вокруг, и его душа тоже пела в приливе нахлынувшего счастья.
А наутро церковный звон возвещал о наступлении воскресного дня, напоминая, что он сможет любоваться Пандорой, прогуливаясь мимо заветных ворот, и счастье его становилось безграничным. Колокола, еще недавно раздражавшие юношу своим постоянным трезвоном (едва он открывал глаза, как у него уже гудело в ушах), теперь чаровали прекрасной, словно впервые услышанной музыкой. Ему казалось, что это уже не гул церковных колоколов, а нежные переливы бубенчиков и колокольчиков. Но, отдаваясь радостью в юной душе, звучная мелодия рождала вслед за тем тоску — будто на пяльцы с вышитым узором его мечты набрасывали плотную черную ткань. Как грустно, что он мусульманин и что его зовут Исмаил! Пандора родилась в православной семье, и родители не отдадут ее за мусульманина. Он это прекрасно понимал. К тому же Пандора богата. Кроме своей красоты, она принесет мужу в приданое восемьсот наполеонов. Именно такую сумму выделил отец ее сестре перед свадьбой с корчинским адвокатом. Да, Пандора из знатной семьи, красива и богата. Смеет ли он помышлять о женитьбе на этой девушке? Увы, ему можно лишь слабо надеяться на ответное чувство. Но разве Пандора его любит? А если и любит, то так ли, как он ее? А если и так, то что это изменит? Ей только шестнадцать лет, столько же, сколько ему, но через каких-нибудь три или четыре года девушка будет уже на выданье, и ее обязательно сосватают, а Исмаил не успеет даже закончить лицей. Нет, его мечта уже обречена и должна рассеяться, как утренний туман. Она лишь разъедает рану в сердце.
Грустные мысли, приходившие в голову в минуту разлада с самим собой, Исмаил записывал в дневник. Это была толстая зеленая тетрадь в широкую желтую линейку. На первой странице он контуром изобразил сердце, пронзенное стрелой. Чтобы нарисовать его кровью, Исмаил уколол палец иглой. Посередине он старательно вывел красиво переплетенные «И» и «П». Буквы, как и сердце, были красными, но написал он их гуашью, между страницами вложил несколько маленьких календариков формата визитной карточки, от которых пахло духами «Soir de Paris». Это были рекламные календари одной известной парижской парфюмерной фирмы. Дневник пах лавандой. Этот аромат и мысли о Пандоре постоянно пьянили Исмаила.
Читать дальше