Полина Елизарова - Ровно посредине, всегда чуть ближе к тебе [litres]

27 декабря

Москва. Медицинский центр «Гармония».

Отделение стоматологии

– В «Ашане» дурдом в выходные. Поедем сегодня вечером? Почему долго-то? Мы больше времени по кафе просиживаем. Надь, если это может послужить причиной недовольства Алексея, без проблем – поеду сама на маршрутке… Ты сама спросила, чем помочь. У меня в холодильнике один кетчуп и хрен в открытой банке, уже небось зацвел. Ромка скоро вернется, Новый год же… Надо и в квартире убраться, и как следует затариться. А… давай тогда завтра, раз у него корпоратив, мне-то все равно. Да, в двадцать пятнадцать у метро. Надь, я знаю, что там остановка запрещена, только ведь это я тебя обычно жду!

29 декабря

Москва. Элитный жилой комплекс в микрорайоне «Кунцево» – Московская область КП «Сосны»

– Расковыряла ты во мне, Люба, воспоминания… Ты даже о сложных вещах легко говоришь. Ты молодец. Ты сильная. И еще – честная. Знаешь, ты вообще моя героиня. А я… Отец у меня был профессор-кардиолог. Настолько закрытый эмоционально человек, что мне до поры до времени казалось, что он вынул свое сердце, чтобы использовать его в качестве макета для изучения. Дома бывал редко, но, когда время позволяло, книжки со мной обсуждал, музыку, да и по музеям мы с ним ходили. И снова ты угадала – голос на меня родители почти не повышали, но… разве в этом дело? Когда мне было шестнадцать, отец ушел от нас к другой женщине, с которой, как оказалось, много лет имел связь. Вскоре у матери обнаружили рак. Любила она его, думаю, больше, чем меня. Она какая-то слишком мягкая была, слишком хорошая… Как тряпичная куколка с фарфоровым задумчивым лицом, что сидела на столике возле ее кровати. А я в тот же год, как школу окончила, от своего первого парня забеременела. Пока мать тихо сгорала, а отец, похожий на породистого, виноватого, но знающего себе цену пса, между двумя домами бегал, я все отношения со своим парнем выясняла, да с такой страстью, с таким жаром, будто вокруг больше ничего не существовало. Любит – не любит, где был, почему так, а не эдак сказал, зачем лгал… Какая жалкая, бессмысленная чушь! И все для того, чтобы его, мажора, визгливого истерика, при первом же допросе сдавшего всех своих друзей, в конце концов взяли во время облавы с героином.

А вскоре появился мой Алексей. Он со мной и мать похоронил, и отца на безопасное для моей психики расстояние отодвинул, и Кристину удочерил. Написала это сейчас, и самой страшно стало, когда взялась перечитывать. А тогда страшно не было, текла себе жизнь, в которой постоянно что-то происходило. Осознание всегда приходит гораздо позже, и чем больше отходишь во времени от событий, тем больше оно душит в ночи давно присыпанной землей, но никуда не исчезнувшей, запоздавшей и оттого еще более невыносимой болью. Но поутру звонит будильник, и все забывается – порой на долгие месяцы – будто чужой дурной, случайно подсмотренный сон.

ОТРЕДАКТИРОВАНО.

УДАЛЕНО.

– Привет) Ты опять забегалась? Да уж, праздник на носу… Даже не представляю, сколько у тебя сейчас работы(

Удалось ли найти мой лавандовый крем?) Если хочешь, дай адрес, куда его можно тебе прислать.

29 декабря

Москва. Медицинский центр «Гармония».

Отделение стоматологии

– Что-то ты, Любаша, снова совсем не праздничная.

– Да скачу уже с утра, как сайгак по пустыне. Машину на сервис поставила. Тебе, кстати, от Вовки привет, он меня и подвез.

– И что-то ты особо счастьем не светишься… Валь, премедикацию давай. Да, можешь отойти на пятнадцать минут. Мне ряженки возьми. Да, и все.

– Уф… Запах его квартирки, в которой чихнуть негде и который не перебивает даже запах его одеколона, стряпня его жены – теперь я знаю, как же она любит пережаривать лук, – выключенный на строго определенное время звук у телефона отрезвляют меня все больше. А эти его словечки… Он не молодиться пытается, а говорит со мной так, как привык говорить в семье со своими бабами. Его подрастающая дочь, его жена, теперь они всегда будто между нами, красят ногти каким-нибудь жутким зеленым лаком и ехидно усмехаются: ну, че, козел? Теперь ты уже не гипотетически, а в натуре виноват, и теперь ты до конца жизни нам должен и обязан… Все это так пошло… Понимаешь?

– Не понимаю. Разве не ты с ним пять лет дружила до того, как вдруг переспать?

– Да. Но раньше меня эти подробности не парили. Женская природа такова, нам необходимо что-то или кого-то улучшать, особенно это касается человека, которого мы приняли эмоционально. А пытаться улучшить женатого любовника – все равно что переделывать уже приготовленный кем-то суп. В моем случае – из купленного по акции в «Пятерочке» супового набора, с пережаренным до тошноты луком. Да и из него, сердечного друга, если честно, такое сейчас поперло… Я вижу, как он борется с собой, только что рот не заклеивает, чтобы меня не допрашивать: почему вчера не смогла? почему сразу на звонок не ответила? кому ты строчишь эсэмэс? И я остро чувствую, как в нем возится и набирает силу раздражение оттого, что я ему неподконтрольна.