Стефани Стори - Камень Дуччо

А сама женщина на портрете! Она не опустила взгляда, изображая кротость и смирение. Нет, она смотрела ему прямо в глаза, даже несколько вызывающе, будто заглядывала в душу. Микеланджело попробовал отвернуться от этого лица, но всякий раз ее взгляд, казалось, следовал за ним и притягивал обратно. Как такое возможно? Он вгляделся в ее черты. Ничего особенного, даже намека на улыбку – и то почти не заметно. Но в момент, когда он отводил взгляд, она – он готов поклясться! – улыбалась и снова манила его посмотреть на нее.

Микеланджело знал, что в жизни люди не сидят недвижно с тем выражением на лице, с каким их изображают художники. Оно все время меняется. Но ему еще не приходилось видеть, чтобы эффект мимолетной смены выражения лица был запечатлен в красках. Мимика этой матроны, казалось, постоянно отражала различные чувства. Будь это реальная женщина, она в следующее мгновение улыбнулась бы или нахмурилась. Улыбка ее была готова появиться, но так и не проступала, оставаясь лишь предвкушением. В этом лице одновременно присутствовали и надежда, и разочарование.

Тяжелый камень заворочался в груди Микеланджело и упал в желудок, придавливая нутро всем своим весом. Его гигант в три человеческих роста будет сокрушен одним взглядом этой женщины с портрета. Десятилетия практики и учебы отделяли Микеланджело от вершин такого мастерства, и, даже выполнив сотню заказов для сотни покровителей за целую сотню лет, он мог не сравняться с гением Леонардо. Какой смысл соперничать, если нет шансов победить?

Микеланджело попятился. Он подумал о том, чтобы уронить горящую свечу и позволить всей студии вместе с этим портретом сгореть в пламени пожара…

Вместо этого он погасил свечу и убежал прочь. Даже не остановился, чтобы разбудить Граначчи. Как угорелый он несся по темным улицам в сторону городских ворот. Прочь из Флоренции, ноги его здесь больше не будет. Пусть они сами открывают Давида. Обойдутся без него. Да и незачем ему там быть. Он не мог там быть. Микеланджело точно знал: никогда и ни за что ему не превзойти Мастера из Винчи.

Он сидел на деревянном стуле в своей студии, бессильно сложив руки на коленях, и молча смотрел на портрет. Его глаза медленно двигались сначала сверху вниз, затем от угла к углу, выжигая в памяти каждую деталь, каждый штрих. Сегодня он видел Лизу в последний раз. Он не хотел забыть ее. Он улыбался ей и ждал, что она улыбнется в ответ, но она этого не делала и не сделает никогда.

Наконец он нехотя оторвался от портрета. Бережно обернул его в кусок льняного полотна и обвязал поверх джутовой веревкой, чтобы защитить на время путешествия через весь город.

– Господин, позвольте, я перенесу встречу, – сказал Салаи, уже стоя в проеме двери. – Наверное, я зря поторопился уговориться о доставке.

Молодой помощник всегда был очень внимателен к своему господину. Леонардо знал: когда старческая немощь совсем одолеет его, не кто иной, как Салаи, будет преданно ухаживать за ним.

– В этом нет нужды, amore mio. – Леонардо готов вечно откладывать срок передачи картины ее заказчику. – По большому счету, мастер никогда не сможет окончательно завершить свое произведение. Только оставить, бросить. Сейчас пришло время бросить это. – Леонардо вспомнил, как четыре с половиной года назад он обнаружил первые признаки порчи на фреске «Тайная вечеря». Тогда ему казалось, что он без сожалений бросает ее на произвол судьбы. От расставания же с этой картиной у него разрывалось сердце, словно он хоронил близкого человека.

– Не лучше ли мне самому сбегать и передать портрет? В конце концов, это просто доставка заказа. Подумайте, господин.

– Нет, Салаи. Я должен лично принести его. Это часть ритуала, оплаченного заказчиком. Личная встреча с маэстро, на которой он сможет посмаковать достоинства своего приобретения.

Леонардо оглядел себя в зеркало. Борода аккуратно подстрижена. Чистые чулки натянуты, как полагается, без складок. Перстень с птичкой сияет как новенький, недаром камни в нем недавно почистили. А камзол из изумрудно-зеленой тафты наверняка произведет на шелкоторговца достойное впечатление.

Леонардо с Салаи покинули студию в мрачном молчании. На улице Леонардо с удивлением увидел, как толпы мужчин, женщин, стариков и детей, оживленно переговариваясь и смеясь, тянутся в центр города. Был пасмурный воскресный день, утренняя месса давно закончилась. Обычно воскресенья посвящаются отдыху, раздумьям и молитве, а сегодня на улицах царила праздничная атмосфера.