Стефани Стори - Камень Дуччо

– Да не фреска, – возразил Граначчи. – Портрет.

– Чей же? – Интересно, кого это сподобился написать Леонардо, да так, что Граначчи говорит об этом с придыханием? Неужто короля Франции? Или папу? А может, самого Господа Бога?

– Матрону, – благоговейно выдохнул Граначчи.

Микеланджело рассмеялся.

– Ох и напугал ты меня, mi amico, ох и напугал. – Он похлопал друга по спине. – Успокойся и забудь. Подумаешь, небольшая картина. Чего такого необычайного в ней может быть?

Глядя вниз, на залитый солнцем вход в церковь Санта-Мария-Новелла, Леонардо наблюдал за элегантно одетыми флорентийцами, тонкой струйкой втекающими в двери. Леонардо заметил молодую даму в длинной накидке с капюшоном, решительно подошедшую к очереди. На ходу она подняла руку, чтобы сбросить с головы капюшон, и сердце Леонардо быстро забилось. Он даже высунулся из окна, чтобы лучше разглядеть ее. Увы, когда она откинула капюшон, глаза Леонардо споткнулись о рыжую шевелюру. Не она. Не Лиза.

Накануне Леонардо послал ей персональное собственноручно написанное приглашение. Почему же ее до сих пор нет?

Просторную с высоченными потолками студию Леонардо заполнила толпа восхищенных посетителей. Они потягивали вино, лакомились засахаренными ягодами бузины и на все лады превозносили новый шедевр маэстро. Портрет, установленный на мольберте из палисандрового дерева и придвинутый к самому окну, купался в мягком рассеянном свете солнечных лучей, добавляющих облику Лизы еще больше очарования. Портрет буквально завораживал посетителей.

– Какая красота, она прямо как живая, – восхищенно сказал какой-то мужчина. – Право же, при виде этой картины всем другим живописцам остается только затрепетать и навеки впасть в уныние.

Леонардо знал, чем портрет так трогал зрителей, – выражением лица Лизы, тем самым, какое было у нее, когда перед уходом она бросила на него прощальный взгляд. Ему потребовался месяц на то, чтобы запечатлеть эти слегка приподнятые уголки готовых рассмеяться глаз, поработать над зрачками, чтобы его модель смотрела прямо на зрителя, а не куда-то в сторону; и, конечно, добавить к этому едва заметный намек на улыбку. Начинающему художнику внесенные Леонардо изменения показались бы несущественными, но именно эти незаметные мазки вдохнули жизнь в портрет Лизы.

Еще одна женщина направилась ко входу. Нет, это снова не Лиза. Бедра у дамы слишком полные, плечи слишком широкие, поступь слишком тяжелая и решительная.

Этим утром Леонардо послал Салаи обойти все дома, магазины, лавки и стойки торговцев и раструбить по всей Флоренции о том, что портрет моны Лизы дель Джокондо будет выставлен на обозрение всего на один день, а затем навеки скроется в частном собрании синьора Джокондо. Горожане валом повалили в студию Леонардо. И все, казалось, шло по плану. Когда появится Лиза, пусть даже под руку со своим престарелым муженьком, она пройдет через толпу восхищенно глазеющих на нее людей. Она, лишь она одна окажется в центре общего внимания, и лишь к ней будут прикованы все взгляды. Она услышит, как люди шепотом восхваляют ее красоту, ее бархатную сияющую кожу и эту загадочную полуулыбку на ее лице. Пусть всего на один день, но она почувствует, каково это – когда все смотрят на тебя и о тебе только говорят.

Этот день станет его подарком Лизе.

Но чтобы получить подарок, она должна посетить студию. Он специально попросил ее в приглашении прийти непременно в дневное время – так она сможет увидеть портрет при наиболее выигрышном свете. Но солнце уже клонилось к горизонту, вечерние сумерки одевали город, и Леонардо начал сомневаться в том, что она вообще придет. Но, желая поддержать огонь надежды, он велел принести побольше зажженных свечей и сам расставил их наилучшим образом, а затем послал Салаи караулить на входе – на случай, если она проскользнет в студию незамеченной.

В конце концов ночь вступила в свои права, и часы на письменном столе Леонардо пробили двенадцать. Несколько посетителей все еще цокали языками перед портретом, когда Салаи подошел к Леонардо и отрицательно покачал головой. Леонардо вздохнул, разочарованный тем, что его подарок не удался.

Ясно, что этим вечером он ее уже не увидит. Может быть, он не увидит ее больше никогда.

– Салаи, – задумчиво сказал Леонардо, глядя на пустой двор перед церковью. – Полагаю, портрет завершен.

– Да, мастер, ручаюсь, что это так.