Стефани Стори - Камень Дуччо

Она вскинула голову и оценивающе посмотрела на него.

Под ее пристальным взглядом он вдруг сам себя застеснялся. Ему показалось, что его пышные вьющиеся волосы похожи на парик, и он захотел убрать с головы это неуместное украшение. Он подумал вдруг, что слишком кричаще вырядился для тайной встречи, и теперь стыдился щегольских кожаных туфель на высоких подошвах, чулок, выставляющих напоказ тощие костлявые ноги, короткой туники густо-малинового цвета. Он смущенно переминался с ноги на ногу.

– Нет. Для меня – нет, – наконец уронила Лиза.

Леонардо начал нервно теребить бороду. «Возможно, я заставил вас чувствовать себя некой диковинкой, которую… – в ушах Леонардо зазвучал злой голос Микеланджело, – которую я изучаю через увеличительные стекла, лупы и прочие окуляры, как ученый, столкнувшийся с неизвестным науке созданием?»

И снова Лиза, прежде чем ответить, помедлила, словно обдумывала ответ.

– Не в точности так, хотя на первых порах у меня возникало ощущение, будто вы видите во мне древнеримский артефакт: нечто редкое, прекрасное, что следует поскорее откопать и тщательно изучить.

Леонардо вспомнил, как сидел в кабинете Изабеллы д’Эсте среди разношерстного собрания золотых безделушек и ощущал себя одним из экспонатов ее коллекции. Как ему претило это мерзкое чувство!

– На первых порах? Но не потом же, правда? – Он шагнул к Лизе. – Не когда вы лучше узнали меня?

Ее руки запорхали перед грудью.

– Я жена, я мать, и я дорожу этими своими званиями. Мне пора. Мой кучер думает, что я пришла сюда помолиться за свою маленькую дочурку. – Она осенила себя крестом и тихой скороговоркой произнесла слова молитвы. – Он, верно, уже удивляется, что задержало меня здесь так надолго.

– Должно быть, я чем-то обидел вас. – Он хотел подойти к ней, взять за руку, но не решался. – Молю вас, скажите. Я теряюсь в догадках. Честно.

Она сделала глубокий вдох. Звук ее голоса поплыл к куполу, как молитва.

– Вы говорили мне, что можете писать картины, только сохраняя научную объективность. Что вам нужно отстраниться от изображаемого объекта.

Он невольно нахмурился. Похоже, он действительно всем рассказал об этом.

– Но тогда вы уже всячески заигрывали со мной. Вели фривольные разговоры, касались меня, флиртовали. Вначале я не обращала внимания, считая это причудой художника, а потом, когда вы сказали это… я подумала, что вы и не собирались писать мой портрет. Ведь вы оказались чересчур близко ко мне. На самом деле вы просто пытались соблазнить меня, втянуть в богопротивный грех.

Леонардо открыл рот, чтобы возразить, но не нашел слов.

Она решительно набросила на голову капюшон, скрывший ее глаза в густой тени.

– Мой муж – он и правда смешон. Но я жена, я мать, и я дорожу этими своими званиями.

– Синьора Джокондо, простите. Я заблуждался. – «Относительно стольких вещей, что и представить страшно», – добавил он про себя. – Хотел бы я, чтобы человеческую натуру можно было понять так же легко, как пересчитать деревья в лесу или проследить за парящей в небесах птицей. Если бы люди были так же ясны и предсказуемы, как ясна и предсказуема наука. Будь оно так, я, безусловно, изучал бы их с расстояния.

Лиза бросила на него пытливый взгляд из-под капюшона.

– Известно ли вам, сколько картин я оставил неоконченными, понимая, что им не дотянуть до тех ожиданий, которые я на них возлагал? Будь я способен довольствоваться несовершенством, у меня было бы в разы больше завершенных работ и довольных заказчиков. Возможно, и сам я был бы больше доволен собой.

– Так вы позвали меня сюда не для того, чтобы…

– Боже мой, конечно, нет. Этого в моей жизни и так хватало. Я надеялся на то, что вы поможете мне начать все сначала. Вы обмолвились о том, что крестили здесь дочь?

Она молча кивнула.

– Бедняжка прожила недолго. А вот трое моих сыновей – те да.

Лицо Лизы озарила мягкая понимающая улыбка, свойственная всем любящим матерям.

– Когда мне было двадцать четыре года, отец мой наконец-то обзавелся законным наследником; для этого потребовались два брака и бесчисленное количество попыток. Мальчика крестили здесь. – Леонардо провел пальцами по гладкому мрамору крестильной купели, помещающейся в центре баптистерия. – Я тайком проник сюда уже после начала таинства и, никем не замеченный, наблюдал за крестинами издали, из толпы. Когда родился я, – тон Леонардо изменился, теперь он говорил неспешно и безмятежно, как будто рассказывал сказку со счастливым концом, – мой дед сделал запись о моем рождении у себя в дневнике и пригласил на мои крестины десятерых человек, чтобы я ни в чем не знал нужды. Благополучное начало, не правда ли?