Стефани Стори - Камень Дуччо

– Да брось. Все с твоим Давидом будет в порядке. А тебе нужен хороший отдых.

– Я так беспокоюсь за него, что все равно не засну.

Граначчи положил руки на плечи Микеланджело.

– Послушай. Ты и твое хорошее самочувствие – главный залог успеха нашего предприятия. Ступай домой. Поешь. Поспи хоть немного.

– Я не могу оставить его одного.

Граначчи вздохнул.

– D’accordo, я остаюсь здесь.

– Что?

– Тебе нужно отдохнуть. А я посторожу его.

– Но ты тоже валишься с ног от усталости.

– А ты куда более важен для дела, caro amico. – Граначчи забрался на платформу и устроился у ног покоящегося в своем гамаке Давида. Микеланджело хотел было возразить, но Граначчи на корню пресек спор: – Даже не начинай. – Он снял с себя плащ и свернул его валиком, соорудив себе подушку. – Помнишь, как однажды, когда мы были еще мальчишками, я стащил твои рисунки, показал мастеру Гирландайо и заставил его взять тебя в ученики? Я все это проделал тогда, потому что верил в тебя. Сейчас для тебя настал момент подтвердить, что я тогда был прав. Ступай домой. Выспись. Не ради себя, так хотя бы ради Давида.

Микеланджело ужасно боялся оставлять Давида. Но верный Граначчи будет рядом, чтобы защитить его.

– Не спускай с него глаз.

– Буду беречь как зеницу ока.

Дверь за ней неслышно закрылась. Она подняла голову, откинула капюшон темно-синей накидки. Он стоял в центре флорентийского баптистерия, расположенного рядом с собором Санта-Мария-дель-Фьоре, – изящного восьмиугольного здания без перегородок и колонн. Леонардо и Лиза были одни в этом огромном пустом пространстве.

Леонардо не представлял, как она отреагирует на его письмо с просьбой о встрече наедине в баптистерии. Он невероятно обрадовался, когда она ответила согласием, а потом занервничал, получив утром ее записку о том, что она сможет прийти сегодня вечером. Ее супруг, писала Лиза, пойдет поглядеть, как перевозят гигантского Давида Микеланджело, а потом отправится на пирушку с другими торговцами. Макиавелли снабдил Леонардо ключом от баптистерия, и, когда святые отцы заперли помещение на ночь, маэстро воспользовался ключом и тихонько проскользнул внутрь. В ожидании Лизы он зажег несколько свечей – в добавление к лунному свету, льющемуся через окулюс.

Теперь, оказавшись наконец лицом к лицу с ней, Леонардо хотел было поблагодарить ее за согласие встретиться, но она опередила его.

– Я пришла лишь затем, чтобы выразить вам мои самые сердечные сожаления из-за… – она скорбно опустила глаза, – той катастрофы. Я знаю, что вы взялись за это дело в определенной мере из-за меня, из уважения ко мне. И значит, в несчастье есть частица и моей вины. Я все время молюсь и до конца своих дней буду читать «Аве, Мария» за упокой душ несчастных жертв. – Лиза сделала чопорный реверанс и повернулась, чтобы уйти.

– Вы не должны винить себя. Я взялся за эту работу из гордыни.

Лиза остановилась, ее рука замерла над дверной ручкой.

– Это я прогневил Господа, я возомнил, что способен совершить то, что выше моих скромных сил. Прошу вас. Не уходите. – Леонардо перешел почти на шепот, будто опасаясь, что и здесь, в пустом баптистерии, их кто-то может подслушать. – Все это вы могли бы сказать мне и у вас дома.

– Я велела моим служанкам больше не оставлять нас с вами наедине, если вам вдруг снова захочется делать с меня эскизы. Я думала, у меня больше не будет шанса… А потом получила ваше письмо… Нет, мне не следовало приходить. – Лиза решительно открыла дверь.

– Я смешон, да? – Голос Леонардо отозвался эхом в круглом пустом помещении, отразившись от мраморных стен. – Со стороны я выгляжу смешным и нелепым?

Лиза слегка повернула голову в его сторону.

– Пожалуйста. Скажите. Мне больше некого спросить. Никто кроме вас не ответит мне честно, как есть.

Она помедлила всего мгновение, потом спросила:

– А как же ваша матушка? Такие вопросы вам следовало бы задавать ей.

– Умерла.

Лиза снова закрыла дверь. Обернувшись, посмотрела на Леонардо. Печаль омрачила ее черты.

– Но даже если бы она была жива, – заторопился Леонардо, – она никогда не сказала бы мне правды. Тогда, в годы моего детства, она была замужем за отвратительным пьяницей. Нет, не за моим отцом. И мать врала ему все время ради нашей с ней безопасности. В четырнадцать лет меня отослали из дома, отдав в ученики к ювелиру. В те годы мы с ней вообще редко разговаривали, неважно, было это искренне или нет. – Леонардо поднял голову, вгляделся в купольный потолок, выложенный великолепной золотой мозаикой. – Последние два года жизни мать провела со мной, при миланском дворе, но и в ту пору не говорила мне правду. Она держалась со мной чрезмерно почтительно, потому что нуждалась в моей поддержке. В моих деньгах. В моей славе. – Он перевел взгляд на Лизу: – Поверьте, никто не скажет мне. Так, может, хотя бы вы? Признайтесь, в глазах окружающих я выгляжу невозможно смешным и нелепым?