Леонид Финкель - Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению [Авторский сборник]

Пошел на биржу труда.

Там на меня долго смотрели, сличая мою физиономию с пожелтевшим предвыборным плакатом, где я красовался в команде мэра.

Прошлое я не помнил.

О будущем не помышлял.

Жил только настоящим. Утро. Потом поиски работы. Биржа труда. И «русские» «русские», «русские» – стоят, повернувшись в сторону Москвы, и крестятся: «Родина…»

А город торжественно праздновал сто двадцатилетие Суни Бейлина-старшего. Главный подарок сделал ему председатель комиссии по наименованию улиц Ман Гадор: новая улица получила, наконец, имя А. Пушкина!

Суня Бейлин-старший заставил весь муниципальный Совет запеть по этому поводу «Интернационал» и лично проследил, чтобы господин Шапиро получил приглашение на торжественную церемонию. И когда Ман Гадор предложил мэру города сбросить грязноватую тряпицу с мемориальной доски в честь 200-летия со дня рождения А.С. Пушкина, эфиопский кейс наконец вспомнил имя великого русского поэта, которое его предки передавали из поколения в поколение. С трудом выговаривая непривычное имя, кейс выдохнул: «Евтушенко». И в знак своей правоты показал газету на амхарском языке, присланную из Аддис-Абебы. Это был сто двадцатый по счету перевод знаменитого стихотворения Евгения Александровича Евтушенко «Бабий Яр».

Впрочем, кто-то вспомнил, что в столице Эфиопии так назывался Яр царицы Савской.

Противники Суни тоже были удовлетворены наименованием. И называли улицу именем А. Фушкина, поскольку «п» и «ф» в иврите читаются одинаково…

Утром нового дня я собрал свои скромные пожитки и отправился в дом престарелых, где жил мой приятель. Приятель на месяц уезжал в родные пенаты, в Москву, и уступил мне комнату, пока я не найду себе что-нибудь подходящее. Доллар полз вверх. Хозяева квартир радостно потирали руки, а заодно благодарили министра абсорбции, который затруднял получение социального жилья.

День я сидел за письменным столом, глядя в одну точку. Заведующая домом престарелых, увидев меня, сказала жалостливо (все-таки я член городского Совета):

– Иди, купи себе что-нибудь вкусненькое, имей удовольствие…

А еще через день я снова отправился на биржу труда.

Вся в золотых кольцах блондинка швырнула мой диплом режиссера. «Такой работы не бывает», – сказала она. Диплом Литературного института ее поразил еще больше.

– Что-что ты делаешь?

– Пишу книги.

И тут она уличила меня во лжи. Загадочно улыбаясь, покачала головой:

– Нет, книги не пишутся, они делаются в типографии… – и как-то неопределенно показала рукой, видимо, припоминая, как именно делаются книги. Оказывается, она несколько лет проработала в типографии секретаршей.

Я стоял совершенно потерянный. Даже забыл напомнить (на всякий случай), что я член городского Совета.

– Пойдешь в археологическую партию рабочим, – сказала она удовлетворенно и стала что-то быстро строчить справа налево.

Тривиальность моей судьбы казалась мне столь очевидной, что я тут же согласился, и мы расстались тепло, чуть ли не обнявшись.

И жизнь моя, как ни странно, поменялась с решки на орла.

Утром я обнаружил себя под навесом, где сидели две молодые девушки и перебирали осколки древних амфор, кирпичей, глиняной посуды. Одна из них оказалась студенткой Иерусалимского университета, еще вчерашняя москвичка. Звали ее Керен, и она объяснила мне, что в год их экспедиция добывает до миллиона таких осколков (сейчас обрабатывают материал почти десятилетней давности). Что их руководитель, Барбара Джонсон из Гарвардского университета, прекрасная, счастливая и не замужем. Что наш город Деркето стоит еще примерно на шестнадцати городах, но они добрались только до греко-римских слоев, поскольку Барбару не интересует политика.

Барбара считает, что нужно иногда останавливаться и что даже больного нужно изредка освобождать от опеки. Мне подумалось – это обо мне…

Еще неделю я был на должности «куда пошлют» и, взяв лопату, «бери больше и кидай дальше». Собственно, всю эту науку «от забора до обеда» я прошел когда-то в советской армии и поначалу не понимал, как при таком раскладе можно охотиться за истиной.

Стояли тихие, замороченные солнцем дни. Я делал простую работу, иногда Барбара отпускала меня побродить по пустынному берегу моря. Но куда бы я ни шел, в моем воображении оживал Город, в чьи жемчужные небеса поднимались то высоченные колонны, то дворцы, то белые стебли минаретов да стаи голубей, легкие и яркие, серебро и аметист. В порту стояли иностранные суда, которые разворачивались медленно и неохотно, словно гигантские флюгера, навстречу ветру. И их тени наползали друг на друга, точно языки и расы, делая этот клочок земли не столько городом, сколько символом.

Читать дальше