Мэтт Хейг - Последнее семейство в Англии

Саймон падал спиной на землю, раскинув руки, согнув ноги. Как пес, который просит почесать ему пузо.

А затем все было кончено.

С ним все было кончено.

Земля встретила его безразличным ударом. Он лежал, разбитый, темная кровь выливалась из его черепа.

Мы увидели, из чего он сделан.

– Нет! – Адам, все еще на полпути вниз, не мог поверить в случившееся.

– Нет! – как и двое мужчин, стоявшие рядом со мной.

Что-то происходило после. Адам вскарабкался наверх. Мужчины ему объяснили. Адам взглянул на меня, на отсутствие ошейника, пытался все осмыслить. Мы спустились вниз. Приехала скорая. Приехала полиция. Все были в замешательстве. Труп увезли. Веревки тоже забрали, для анализов. На земле осталась вмятина в форме Саймона. И кровь. Кровь осталась, где была.

Вопросы. Ответы.

– Это сделал лабрадор.

– Он же не мог понимать, что делает, верно, малыш?

Нет. Конечно, я не мог.

– Для него это была просто игра, верно, малыш?

Да. Конечно, так и было. Игра.

Когда мы наконец направились домой, я попытался сгладить ситуацию с Адамом. Было трудно.

Первую часть пути он был не доступен общению.

Он съехал на край дороги, обхватил голову руками. Он выл. Слезы лились по его безволосому лицу.

Мимо пролетали машины, слишком быстро, чтобы заметить плачущего мужчину и верного лабрадора в накренившемся автомобиле. Два колеса на асфальте, два на траве.

Я чувствовал себя мерзко, правда, и на мгновение поверил, что совершил ошибку. Уродливую, ужасную ошибку.

Но после того как вой прекратился, он смог утереть сопли и слезы. Тяжелый запах отчаяния начал угасать, и ему удалось продолжить путь домой.

Он злился на меня, я знал это, и знал, что он понимает, что злость иррациональна. Я также знал, что лучше всего избегать его взглядов, по крайней мере, пока, так что высунул голову в окно и смотрел на серо-зеленый пейзаж, вдыхал его аромат. Пока быстрый воздух бил меня в лицо и откидывал мои уши назад, мне почти удалось забыть, что я сделал. В своей голове я почти предотвратил падение. Я почти остановил кровь.

Почти.

Из-за резкого поворота у меня перехватило дыхание. Я втянул голову обратно в салон и внимательно посмотрел на Адама. От злости и слез его щеки покрылись пятнами, а взгляд был прикован к дороге.

Но даже несмотря на то, что он был зол и расстроен, я знал, что все будет хорошо.

Я сделал свое дело.

Я нарушил Пакт, но главная угроза была уничтожена.

Семья никогда не сможет меня отблагодарить, но я предпринял необходимое действие.

И пока этого должно быть достаточно.

Тем же вечером Адам едва мог говорить. Он едва мог двигаться. Он просто лежал в постели, пялился в потолок, как бесполезный скулящий пес.

Я лежал с ним какое-то время, но не уверен, что он оценил мою компанию. Если честно, я не уверен, ценил ли я свою компанию. Я так вымотался, спрашивая себя снова и снова: «Правильно ли я поступил?» Так как, правильно? Я до сих пор не знаю. Я тосковал по времени, когда Генри знал все ответы, когда все складывалось в осмысленный узор. Но то время прошло.

Саймон представлял угрозу для Семьи, и учитывая хрупкое состояние Шарлотты, эта угроза могла также стоить девочке жизни. Верил ли я в это искренне, в последнее утверждение? Опять-таки, не знаю.

Но я знал следующее: я убил Саймона, и убил его потому, что Хантеры были беспомощны. Они совершали поступки, которые нельзя исправить, и только я мог что-то сделать. Зубами, как оказалось.

Но в отличие от Адама, я не был полностью погружен в прошлое. Этот день был ужасным, но он закончился. Семья была в безопасности, пока. В будущем возникнут новые ситуации, и что тогда? Хотя я действовал во имя Семьи, я полностью нарушил Пакт. Как мне теперь жить? Остались ли еще границы, которые я не пересек? Не поставил ли я под удар всю породу?

Никаких ответов, одни вопросы.

Мой разум был в таком смятении, что я почти не заметил, как Кейт вошла в комнату и села рядом с нами.

– Все уже в кроватях, – сообщила она, а затем, поняв, что Адам не собирается отвечать, спросила:

– Как ты себя чувствуешь?

– Никак, – ответил он. – Пока никак. Я еще в тумане. А ты как?

– Я почти так же, – сказала она. – Но тебе будет хуже. Ты всегда был с ним ближе. И ты видел, как все случилось. – Ее голос изменился. Он стал мягче, в нем легче было различить любовь.

Она погладила меня. Впервые меня погладили со вчерашнего утра. С тех пор. Не то чтобы она поразилась, когда узнала. Поразилась, конечно, или, по крайней мере, мне так показалось. Но хотя ей было трудно принять случившееся, она не горевала так же, как Адам. Я знал, какая Кейт, когда переживает потерю, я видел это, когда умер ее отец. Я чуял это: густой, удушливый запах, который ни с чем не спутаешь, словно все двери закрыты слишком долго.