Ричард Кондон - Честь семьи Прицци

— Что ж, прощайте наши денежки. Прицци скорее сожрут собственных детей, чем заплатят. Ладно, плюнем на два с половиной миллиона, на пятьдесят тысяч от Винсента, на гонорар за Филарджи, но я никогда не откажусь от своих пятисот сорока. Я не успокоюсь, пока не получу их. Мне больно об этом говорить, Чарли, потому что дороже тебя у меня никого нет, но я должна. Я скажу тебе, что я сделаю. Я помогу тебе выгрузить Филарджи, я позвоню твоему отцу, я вернусь домой и подожду до пяти часов вечера. Если к пяти часам вечера Прицци не вернут мне мои деньги, я уезжаю в Лос-Анджелес и между нами все кончено.

В ее глазах заблестели слезы.

— Ладно, Айрин, — Чарли погладил ее по руке, — я сегодня же поговорю с отцом. Мы поедем к дону Коррадо и попросим вернуть деньги. Это твое право. Но только не говори мне, что ты уедешь, я этого не переживу. Все устроится, все будет так, как ты хочешь.

После звонка Айрин Анджело открыл маленькую черную записную книжку и набрал номер Хэнли.

— Дейви? Через пятнадцать минут Роберт Финли, банкир, пойдет к себе в отель.

Хэнли позвонил главному инспектору, который велел ему уведомить главного следователя, «Нью-Йорк тайме», «Дейли ньюс» и ФБР.

— Все должны знать, что заслуги по поимке преступника принадлежат нам, — сказал он.

В это время Чарли проезжал по мосту Квинсборо. Рядом сидел Филарджи.

— Через несколько минут, — говорил Чарли, — я вас высажу, и вы пойдете по Мэдисон-авеню к себе в отель. Вы не забыли, о чем я вас предупреждал?

— Не забыл.

— Вас ничто не убережет. Если вам покажут десять тысяч фотографий и на одной из них вы опознаете одного из нас, вам конец. Понимаете?

— Да, да.

— Вы ничего не знаете, ничего не слышали, никого не видели, потому что вас держали с завязанными глазами, ясно?

— Да, я понимаю.

Они ехали по Шестьдесят первой улице. На углу Мэдисон Чарли остановил машину.

— Выходите. Удачи.

Филарджи вышел, затем наклонился к окну, взглянул на Чарли и сказал по-итальянски:

— Считайте, что я вас уже забыл.

Войдя в отель через вращающуюся дверь, Филарджи пересек холл и подошел к стойке регистратора. За стойкой сидел один из младших менеджеров.

— Мистер Финли! — громко воскликнул он. — Вы живы! Как я рад!

— Мне нужно отдохнуть и позвонить, но только не в прежнем номере. Дайте мне другой.

— Конечно, мистер Финли, — ответил менеджер.

С двух сторон к Филарджи подошли какие-то люди.

— Мистер Финли? — спросил тот, что был справа.

Филарджи повернулся. Невысокий человек в шляпе, похожий на гриб, протянул свое удостоверение:

— Специальный агент Маккэри. Пройдемте с нами.

* * *

Айрин сидела на террасе и смотрела на море. В глазах ее было отчаяние. Она слышала голос Маркси Хеллера, много раз предупреждавшего опасаться сицилийцев.

— Евреи в нашем бизнесе не лучшие люди, дорогая, но и евреи, и ирландцы, и цветные — они хоть немного, но люди. У них есть сердце. Иное дело — сицилийцы. Сицилийцы даже не тратят своих денег, потому что это «горячие» деньги, которые выводятся за границу. Среди них в сто раз больше миллионеров, чем в других бандах. Простые солдаты на зачистках, на грязной работе — и те миллионеры. А когда они умирают, сколько остается их семьям? Пять тысяч. И все. Остальное забирают боссы. Что боссам делать с этакими деньгами? На что можно потратить эти миллиарды? Они тратят их на самое дорогое — на покупку власти. Больше денег — больше власти. В конце концов, они купят всех, и каждый станет работать на сицилийцев. Помни об этом, Айрин, береги свою свободу. Они нуждаются в твоих услугах, чтобы получить больше власти, и они платят, поскольку ты специалист со стороны. Но если ты перейдешь к ним, они будут тебя обирать.

А она встретила Чарли и влюбилась. Она отказалась от своего счастья. Что ей эта любовь? Неужели стирать шторы среди бруклинской сырости лучше, чем зарабатывать свое, живя в лучшем на земле климате? Она ненавидит эти вареные отбросы под названием паста. Паста каждый раз, за исключением завтрака. Вот на что она подписалась, полюбив Чарли. Маркси привязал ее к себе не любовью, зато с Маркси было спокойно и весело. Они могли бы сейчас сидеть на пляже в Испании, имея семьсот двадцать штук плюс ее сбережения, новые лица и документы. Они жили бы как нормальные люди, не зная этой дурацкой любви, что стоит ей больше миллиона наличными. С такими деньгами она могла бы поехать куда угодно — подальше от этих хреновых сицилийцев и Чарли Партанны, который обдирает ее, точно она бензоколонка, а он малолетка на первом задании. Чарли — ее большая любовь, но так дорого ей никто не обходился.