Поль-Лу Сулитцер - Деньги

Франц, Глацман прежде всего бизнесмен. Потому что вы возбуждаете его любопытство и он захочет знать, сколько еще вы можете добавить к цене, а также потому что это в его характере, он будет торговаться. Вы предлагаете ему триста пятьдесят долларов за акцию? Он попытается получить больше.

— Скажем, сто миллионов за мои двести шестьдесят тысяч акций, — говорит Глацман.

И вы откажетесь .

— Нет.

— Девяносто пять, и они ваши.

Я встаю, и на моем лице — я делаю все возможное — холодная ярость.

— Не принимайте меня за ребенка, Глацман! Девяносто один или ничего. И поймите: я куплю ваши акции только в том случае, если они обеспечат мне контрольный пакет в ЮНИЧЕМЕ. Сами по себе они меня не интересуют. Они будут мне нужны, если я куплю акции у Стерна, заплатив триста пятьдесят долларов за акцию, и ни на цент больше. Это уже и так очень высокая цена. В обмен я требую почти незамедлительного ответа. Стерн даст ответ завтра в одиннадцать часов. Мои юристы будут у вас спустя полчаса. Я покупаю и у Стерна, и у вас либо ничего не покупаю. До свидания, господин Глацман.

Возвращаемся в Pierre на арендованном мною «Мерседесе-600». Лупино напевает какую-то мелодию, сопровождая ритм пощелкиванием пальцев. У него светлые с рыжиной волосы венецианского блондина. Он подмигивает мне, как бы говоря: «Ну и смех!» Он младший из моих советников, ему тридцать два года, и у него уже отличная репутация.

— Не забудьте позвонить Скарлетту, чтобы ввести его в курс дел, — говорит Филипп Ванденберг своим спокойным, холодным голосом.

Я согласно киваю головой, а машина медленно катится по Шестой авеню. Теперь, когда началась битва, я опасаюсь всего на свете. Чудовищных размеров привлеченного капитала и, следовательно, огромных рисков, мощи противника, с которым я затеял смертельную схватку, и все это, преувеличенное, вероятно, моим возбужденным воображением и гнетущей усталостью, представляется мне еще более страшным. У меня такое ощущение, будто я не спал несколько дней, и это почти правда, ибо я настолько взвинчен, что мне трудно уснуть даже тогда, когда у меня есть время поспать. Я спрашиваю, обращаясь ко всем одновременно:

— Кто-нибудь пообедает со мной?

Филипп Ванденберг с обычной для него ледяной вежливостью, которая меня в нем злит, отказывается от приглашения, Розен ссылается на занятость, а Лупино соглашается. У Рокфеллер-центра Ванденберг и Розен выходят из машины. Перед тем как закрыть дверь автомобиля, Ванденберг снова напоминает:

— Не забудьте позвонить Скарлетту.

— Пошел к черту.

Когда «мерседес» отъезжает, Лупино смеется:

— Розен, Глацман, Стерн, Симбалли, Лупино — все одинаковы. Для Ванденберга все чужеземцы. Но этот сукин сын — блестящий юрист, такой же, как я, хитрый, несмотря на свой вид отличника. Франц, вы знаете, что Скарлетт собрал классную команду? Вам это известно. Но вы беспокоитесь, не так ли? Спокойно, мы победим. Меня это забавляет. Если хотите знать мое мнение, это один из самых каверзных ударов в истории финансов. Вот что я предлагаю: вы платите за коктейли, шампанское за столом, еду, а я предлагаю кофе. Что скажете? Расходы делим по-братски. И не забудьте позвонить Скарлетту.

Я не забуду позвонить Скарлетту, голос которого по телефону кажется необычайно далеким, звучным, будто идущим из могилы. Я легко представляю себе его, скрученного, как чудовищный зародыш, с сочащейся гноем плотью, в стальном кресле в центре стеклянной клетки, и стоящую рядом с телефоном женщину в перчатках и в маске.

При моих первых словах возникло некоторое замешательство. Поначалу он как будто забыл мое имя и причину звонка. Но потом его мозг, казалось, вернулся к работе.

— Вы ничего не забыли, Франц? Мне надо знать все.

— Я ничего не забыл.

Молчание.

— Теперь все должно получиться, молодой Симбалли. Ванденберг звонил мне прошлой ночью, и мы долго с ним разговаривали. Он проработал все детали. В данный момент или в ближайшие минуты, даже если Стерн или Глацман не позаботились об этом (хотя это меня удивит), новость бежит или вот-вот побежит в Женеву. Я даже не удивлюсь, если Мартин уже все знает. В любом случае, как только она до него дойдет, он предпримет действия. Даже невозможно себе представить, что он согласится, чтобы Танцор Франц Симбалли, которого он ненавидит и боится больше всего на свете, стал во главе его главного мирового конкурента, в два раза более мощного, чем он сам. Невозможно также себе представить, что, подталкиваемый ненавистью к вам, он по соображениям чисто коммерческой стратегии и благодаря возможности, позволяющей ему наконец стать мировым лидером в своем секторе, не станет действовать. Он будет действовать, молодой Франц, на губах которого еще не обсохло материнское молоко. И у него остается только один выход: спешить, чтобы выкупить у Стерна и Глацмана по высокой цене, по сокрушительной цене эти шестьсот семьдесят тысяч акций. И опередить вас на финишной прямой. Франц, я готов поклясться своей жизнью, избавление от которой для меня стало бы чудесным успокоением, что в ближайшие часы Мартин Ял перейдет в атаку. Или мое имя больше не Скарлетт. Вы сами будете поражены необычайной быстротой его ответа. Его публичным предложением о выкупе акций.