Поль-Лу Сулитцер - Деньги

«Я владела фермой в Африке, у подножия нагорья Нгонг. Поблизости, всего в двадцати пяти милях к северу, проходил экватор. Сама ферма располагалась на высоте двух тысяч метров над уровнем моря…»

Выходит, что африканская ферма Карен Бликсен находилась в Кении. В Кении. Я тщетно ищу карту, о покупке которой должен был позаботиться в аэропорту. Где, черт возьми, находится Момбаса по отношению к Нгонгу, о котором говорится в книге?

Самолет уже набрал высоту, шум моторов заметно убавился, а расположенные впереди ряды кресел вернулись в горизонтальное положение. В голове — бесцветная пустота, немного похожая на слабый свет, заполнивший этот безликий салон. Мои мысли возвращаются к цветам. К белым розам, к горе белых роз. Килиманджаро? Не знаю.

Рука скользит в пустой карман.

И это как удар по самолюбию. Никогда, больше никогда. Ничто не заставит меня смириться с этим. Моя рука будто сжимает что-то твердое и горячее, нежное и в то же время ужасное.

Я чувствую, как губы шепотом зовут его.

Я слышу, как мой голос произносит это заветное слово:

«Деньги!»

Я никогда не имел дело с деньгами. Меня это не беспокоило. Но только что все изменилось. Бесповоротно.

Я ношу яркую и звучную фамилию, которая ассоциируется с танцем. Во всяком случае, так я это воспринимаю, и в моем представлении этот танец всегда сопровождается почти варварской музыкой, по меньшей мере дикой, яростной, очень веселой и танцевальной. И поспешный отъезд в тот ноябрьский вечер из Лондона к африканскому солнцу стал для меня началом этого танца.

Моя фамилия Симбалли.

В аэропорту Момбасы я сажусь в желтый автобус, до предела набитый пассажирами с багажом, прибывшими рейсом East African Airlines.

Мы выезжаем на основательно разбитую дорогу, всю в выбоинах и с изъеденным дождями асфальтом. Я ожидал изнурительной жары, но стоит комфортная погода. Правда, липкий воздух наполнен самыми разнообразными и далеко не всегда приятными запахами. Разумеется, люди вокруг меня в большинстве своем черные, но среди пассажиров я вижу и лица посветлее, как мне кажется, индийцев, еще двух арабов и европейца. Пытаюсь поймать взгляд последнего и, когда мы встречаемся глазами, посылаю ему приветливую улыбку. Но он отворачивается, не обращая на меня никакого внимания. Автобус останавливается, и все выходят. «Конечная», — объявляет водитель, обращаясь только ко мне, замечая, что я не пошевеливаюсь. Я тоже выхожу.

Почти полдень, двадцать четвертое ноября. Ожидая пересадки на рейс в Найроби, я не покидал здания аэропорта и почти все время читал книгу Карен Бликсен. Словом, Кении я не знал. Ничего особенного я не увидел и по дороге в Момбасу, разве что окруженную земельными участками деревню с круглыми хижинами под белой штукатуркой и коническими соломенными крышами, с одетыми в основном в розовое женщинами, юбки которых напоминали мне банные полотенца, с синими тюрбанами на голове, с плоскими, но не уродливыми носами и, к моему великому сожалению, не с обнаженной грудью.

Выйдя из желтого автобуса, я впервые лицом к лицу встретился со страной, в которую сам напросился. Передо мной заполненная магазинами и лавками оживленная главная улица, которая, как я вскоре узнаю, называется Килиндини-роуд. Это главная артерия старого города. Все, что у меня есть, — на мне; нет ни чемодана, ни, что особенно неприятно, зубной щетки.

«Пришло время делать деньги». Дикое упоение, посетившее меня на Олд-Бромптон-роуд, никуда не пропало. Чем быстрее и выше мы поднимаемся, тем ниже падаем. Интересно, кто это сказал? Быть может, я. В моем случае подъем должен быть стремительным: я на мели. Кстати, какая валюта в Кении? Жемчуг? Карманные зеркальца или дорожные чеки? Мое внимание привлекает вывеска отделения банка Barclays. Подхожу и внимательно изучаю обменный курс. Теперь я знаю, что деньги придется делать в кенийских шиллингах; один шиллинг оценивается в семьдесят французских сантимов, за английский фунт дают восемнадцать с половиной шиллингов, за доллар — семь шиллингов.

Однако все это на хлеб не намажешь.

Я слоняюсь по Килиндини-роуд, внимательно вглядываясь во внутренний полумрак лавок, завешанных индийскими коврами, в глаза женщин с блестящими волосами, явно готовых отдать себя за материальное вознаграждение. Наконец я нахожу то, что искал: он примерно моего возраста и роста, может, чуть пониже, и ему, как и мне, еще предстоит проявить себя. Это самое меньшее, что можно о нем сказать.