Мурадис Салимханов - Первый снег

– Так, – крикнул он пассажирам, – скоро автостанция, кто выходит до новой автостанции, прошу заранее предупреждать.

Выехавшая на их поимку группа быстрого реагирования не успела к месту, указанному оператором дрона, так как, пока от военных пришла информация, пока ее передавали и снаряжали людей для поимки, упустили время, на пустом перекрёстке и в примыкавшем к нему лесу, который они прочесали, никого не было. Собака, было, взяла след, но кроме грязной салфетки ничего не нашла. Эксперт-криминалист, приехавший с ними, пытался залить гипсовой смесью отпечаток обуви, но почва здесь была очень рыхлая, след нечеткий, и вскоре он оставил эту затею. У группы, занимавшейся непосредственно блиндажом, дела шли лучше: забросав гранатами схрон и постреляв для страховки в открытый лаз, военные обнаружили два трупа, один из которых удалось идентифицировать – это был разыскивавшийся за разбой в другом районе уголовник, какого-то оружия, представлявшего интерес, либо документов обнаружено не было. Составив рапорты и протоколы осмотра места происшествия, следователи удалились, однако требовалось найти тех двоих, кто все же просочился в город, и на всякий случай разослали ориентировки, хотя понимали, что толку от них почти никакого.

Он нерешительно пошарил рукой возле счётчика, боясь, что ненароком заденет оголенный провод и его ударит током; пальцы нащупали какой-то металлический предмет, напоминавший ключ. Достав его, учитель сдул пыль и удивленно осмотрел находку; стальной ключ имел форму куска перфокарты и меньше всего напоминал то, что человек всю жизнь привык называть ключами. Немного постояв в раздумье, учитель вставил его в прорезь в двери и повернул ручку. Тяжелая металлическая дверь легко открылась. Войдя, он нащупал слева от косяка выключатель и зажег свет. Он стоял в коридоре, освещенном ярким плафоном, и удивленно осмотрел коридор. Пыль толстим слоем лежала везде: на шкафах, полу и даже на самом плафоне, напоминая черную корону какого-нибудь средневекового царька, которому не хватило золота. Он не спеша пошел в сторону двери, через стекло которой пробивался дневной свет, и оказался на кухне. «Довольно просторная, – подумал он, – наверное, хозяин что-то снес и добавил к кухне, так как в обычных панельных домах не бывает таких больших кухонь». Затем он снова вышел в коридор, открыл одну из глухих дверей и вошел в комнату. Окно было наглухо закрыто жалюзи, и он пошире открыл дверь, чтобы свет из коридора осветил комнату. Это была детская, повсюду на полу, на кровати и даже на детском шкафу лежали не распакованные мягкие игрушки, закутанные в целлофан, пластиковые жирафы и слоники, глядевшие на учителя зеленовато-нефритовыми глазами, кони и куклы, машинки и медвежата, пластиковые замки и железная дорога и всюду пыль, толстым ковром покрывшая все это. Он повернулся, чтобы включить свет, когда увидел на стене в рамках снимки, сомнений не было – это были снимки ультразвуковой диагностики плода разного возраста. «12 недель, 16 недель, 22 недели», – прочитал он на снимках. Он не мог понять, для чего это. Почему майор собирал эти игрушки и эти фотографии эмбрионов? И вдруг он понял все. Он еще раз прошёлся по комнатам, оглядывая игрушки, осматривая другие снимки, вставленные в рамки во всю стену, оставляя следы на пыльном полу, и, остановившись перед детской кроватью, машинально взял в руки маленького клоуна с колокольчиками на красных помпонах и встряхнул его, желая очистить от пыли; тут из игрушки раздался хриплый хохот, перемежавшийся с какой-то музыкой, и учитель от неожиданности уронил его. Оставив игрушку-клоуна сидеть на полу, веселя молчаливых свидетелей, осуждающе взиравших на клоуна с полок, с кровати и со шкафов, он стряхнул пыль со своей одежды, выключил свет и вышел в подъезд, захлопнув за собой дверь. Учитель молча прошел квартал и, остановившись, сказал самому себе, пытаясь, видимо, убедить в чем-то: «Ну все равно, это же не повод, я понимаю, что тяжело, и почему я и другие?» И пошел дальше.

На следующий день он был не в духе, ему почему-то постоянно вспоминался майор, его издевательская манера говорить со смешком, его страхи, отчаянье не состоявшегося отца, любви, которой тот не смог отдать детям и вообще никому. На пятиминутке директор несколько раз окликал его, удивляясь некоторой отрешенности нового мастера. «И будь строже с мастерами, – напутствовал он его, – и наконец заставь этих граверов закончить работу! И смотри, чтобы рабочие не напивались в рабочее время. Коллектив тут хоть и небольшой, но интернациональный, бригада копателей, граверы, каменщики, сварщики», – продолжал директор. В конце концов, усилием он отогнал от себя эти мысли и после планерки, взяв у бухгалтера накладные, пошел в мастерскую к гравёрам по камню. Те сидели в углу мастерской, за небольшим импровизированным мраморным столиком и пили чай. Увидев нового мастера, которого им вчера представил директор, они привстали и, поприветствовав, предложили сесть за стол.