Леонид Финкель - Всё лучшее в жизни либо незаконно, либо аморально, либо ведёт к ожирению (сборник)

Она уже знала, что в театре возможно все. Можно показать человека, который просто выходит, останавливается, осматривается. Можно показать световые эффекты, элементы декораций, силуэты, зверей.

Можно показать даже пустую сцену. Все это театр…

Событие, которое надо вывернуть наизнанку. И всякий раз обнажается некая истина, которая чаще всего почти невыносима. Но порой бывает ослепительно яркой и освежающей.

Театр…

Юрий Александрович Завадский, ученик Евгения Вахтангова, был яркой фигурой, его спектакли – суть спектакли влюбленного в актера человека. И главное в актере – легкость перевоплощения, его дух, а не умение ходить на цыпочках…

Через семнадцать лет после отъезда в Израиль она вновь приедет в Москву. Она любила этот театр, любила Юрия Александровича, любила ритм и стиль жизни этого своеобразного коллектива.

Кто-то в гардеробе воскликнул:

– Этель!

Узнали, узнали…

Сейчас появится Ростислав Плятт:

– Этка!

Старое зеркало в ее гримерной. У зеркала молодая прелестная девушка. Может быть, это она сама?

Смеется: есть существенная разница в талии.

Завадский – Михоэлсу:

– Отдай ее мне!

Михоэлс – Завадскому:

– Через мой труп…

Этот факт Этель прокомментирует: «Трагическая правда!»

Как говаривал Бернард Шоу, знатоки женщин редко склонны к оптимизму.

– Когда-то это была моя гримерная. Мое место… Это хорошее место? Самое лучшее, не правда ли?

– Ах, извините… Садитесь, устраивайтесь поудобнее…

Они смотрят в зеркало. Она и молодая актриса. Что будет, если все начнут вслух вспоминать свое прошлое? У каждого найдется что сказать. Надо воздержаться, хотя бы из стыдливости… Все это было так давно…

Она – и это зеркало. И это молодое лицо. И сияющий, как тихая греза, волшебный град…

– Волшебный… что?

– Град! Град!

– Я поняла.

Какой-то пошлый парнасско-символистско-сюрреалистический бред.

Она боится Юрия Александровича. Боится русского языка.

– Я знаю, что Михоэлс очень любил вас как актрису? – спросил ее на собеседовании директор театра.

– Да, но он держал меня в ежевых рукавицах.

– Не в ежевых, а в ежовых…

Учиться жизни – все равно что кататься на коньках. Единственный выход – смеяться над собой вместе с зеваками. И она смеялась. И испытывала страх. И блаженство… Тоску… Избыток сил… Опустошенность… Безнадежную надежду…

Рядом – Любовь Орлова, Вера Марецкая, Валентина Серова.

Получить роль в спектакле – счастливый случай, судьба…

Подруги доверяют ей театральные истины: «В разведку с ней я бы пошла, но не дай господь играть с ней одни и те же роли!»

Она чувствует себя то сильной, то слабой… То плохо ей… То хорошо…

Но главное, чувствует себя, себя, себя… Вызывает себя на бис… Верует, но надеется на себя, а не на Бога.

Это случится позже: войдет в театральное кафе, возьмет чашечку кофе. За столиком – Фаина Георгиевна Раневская.

– Вы знаете, наш Бог – вы понимаете, кого я имею в виду? – очень старый. Он спит, спит, потом просыпается, делает свое черное дело и опять спит!..

Ее первая роль в Моссовете – Дездемона в «Отелло». С великим Мордвиновым! Рослый красавец! Смотришь на него, и кажется, будто тебя уносит волнами. От его могучего тела исходит необычайное излучение. И публика, захваченная грозным очарованием малейшего его жеста, ждет развязки.

– Давай, девочка, давай, вперед, вперед!.. Чего бы вам хотелось, Дездемона?

– Что с Мавром я хочу не разлучаться,

О том трубит открытый мой мятеж

И бурная судьба. Меня пленило

Как раз все то, чем отличен мой муж.

Лицом Отелло был мне дух Отелло,

И доблести его и бранной славе

Я посвятила душу и судьбу.

И если он, синьоры, призван к битвам,

Меня же здесь оставят мирной молью,

То я лишусь священных прав любви

И обрекаюсь тягостной разлуке.

Позвольте мне сопровождать его…

О, как она желала видеть в этом Черном язычнике своего мужа! Дездемона – венецианка, а всех венецианских женщин считали куртизанками. А она любила!

Однажды репетировали пьесу Лопе де Вега, которую режиссер, тогдашний секретарь партийной организации, ставил так, точно вот-вот грянет залп «Авроры» и все бросятся штурмовать Зимний.

Уже в Израиле узнала милую шутку: Зимний надо было брать летом, потому что летом все зимнее дешевле…

Завадский, посмотрев одну из репетиций, не глядя на нее, сказал:

– Не играй комиссара, играй мегеру, которая любит…

Ах, как это было по ней: играть мегеру, которая любит!

Читать дальше