Дженнифер Иган - Манхэттен-Бич [litres]

– Ты что, знала?!

– Подозревала, – сказала Брианн и, чувствуя, что Анна вот-вот взорвется, добавила: – А откуда, по-твоему, у меня брались деньги, чтобы помогать тебе и твоей маме? Из жалкой зарплаты в той грязной забегаловке?

– А… Король Лобстеров?

– Нет никакого Короля Лобстеров. Ох, да ладно тебе, чего ты глаза таращишь? Ну да, сочинила дешевую байку. Шикарный кавалер у такой старой кошелки, как я? Мне лестно, что ты в эту байку поверила.

Анна взъярилась не на шутку. Она застыла на месте и не своим голосом заорала:

– Ты даже не сообщила ему про Лидию! Он думает, она все еще жива!

Прохожие уже оборачивались и с любопытством разглядывали их.

– Да у меня и адреса-то не было, – тихо сказала Брианн. – И почтового ящика тоже. Два раза в год он присылал по почте деньги, наказывал мне потратить что-то на себя, а остальное отдать Агнес.

– Лучше бы он умер! – крикнула Анна. – Мне тогда было бы легче.

– Если бы смерть мужчин зависела от наших желаний, ни один бы, небось, не уцелел.

Гнев у Анны утих так же неожиданно, как вспыхнул, осталось одно отвращение.

– Ты его тоже ненавидишь? – спросила она, когда они двинулись дальше.

Брианн вздохнула.

– Он мой единственный брат, – сказала она. – Кто знает, может, война ему мозги-то прочистит. Говорят, войны этому иногда способствуют.

– Ты уверяла, что нынешняя война – ерунда, детские игрушки. Мальчики тычут друг в друга палками.

– Да, для тех, кто затевает войны. Но те, кто воюет всерьез, наши чудесные молодые ребята… они ни в чем не повинны.

– Папа – не солдат, тетя: он служит на торговом флоте.

– А они что, не солдаты, что ли? – с жаром возразила Брианн. – Они ведь тоже постоянно рискуют, а вот славы не дождутся: ни медалей, ни салютов из пяти орудий. Они ведь всего-навсего моряки торгового флота, по общему мнению, сброд, ничем не лучше бродяг и лодырей. А по мне, они – настоящие герои.

Голос у Брианн заметно дрожал. Очевидно, она не считала героизм нелепым, в отличие от многого другого.

– Папа – герой? Ты это хочешь сказать?

Брианн молчала. Анна вспомнила отцовское письмо: торпеда, плот, госпиталь. Она все это расскажет тетке, но не сейчас. У нее наконец заработала голова, как будто ярость прожгла дорогу мыслям.

Они дошли до участка берега, огороженного глухим военным забором, и повернули назад. За всю дорогу обе не проронили ни слова. Когда они поднялись по лестнице, вошли в комнатушку Брианн и сняли куртки, Анна спросила:

– Сколько осталось от тех денег, что прислал отец?

– Около двухсот долларов. А что?

– У меня есть план.

Тетя плеснула “Четыре розы” в бокал и протянула Анне, но та отказалась: даже сейчас она не могла заставить себя пить спиртное в присутствии тетки. Они вернулись к кушетке, Брианн закурила и покачала стакан с виски.

– Я хочу уехать в Калифорнию, – сказала Анна. – Билет возьму в один конец. В вагоне надену обручальное кольцо и черное платье. Приеду как вдова военного, поселюсь близ верфи Мэр-Айленд и буду работать водолазом. Думаю, мне удастся перевестись туда с Бруклинской верфи.

Брианн фыркнула:

– К твоему сведению, билет в пульмановский спальный вагон до Калифорнии стоит сто пятьдесят долларов.

– У меня на банковском счете пятьсот сорок два бакса и еще триста двадцать восемь в облигациях военного займа. И поеду я в сидячем вагоне.

– В твоем-то положении?!

– Тетя, я, между прочим, давно занимаюсь подводной сваркой на глубине в тридцать футов.

– Ты обнищаешь, – сказала Брианн. – Будешь жить в нужде.

– В случае чего продам облигации.

– И в конце концов окажешься на улице.

– Не говори чепухи!

– На кого ты надеешься? В Калифорнии у тебя хоть кто-то знакомый есть?

Анна сердито фыркнула.

– Ну, если окажусь в безвыходном положении, может быть, напишу папе, – сказала она. – Как я понимаю, нынче он у нас – герой.

Обедали они в знаменитом ресторане “У Ланди”, в зале рыбных блюд, на сладкое взяли по куску черничного пирога. Вернувшись в квартиру, Анна переоделась в теткин старый атласный пеньюар с потемневшими подмышками. Брианн, как подобает почтенной женщине, облачилась в халат из искусственного шелка и застегнула его на все пуговицы. Они лежали рядом на обширной кровати с пологом, вздрагивая от взрывов шумного субботнего веселья, доносившегося из “Суэйна”. Анне не спалось, она разглядывала венок гипсовых роз на потолке, из центра венка свисала люстра. Обсуждение жизненных планов сильно возбудило Анну, но теперь от души немного отлегло: все-таки с этой задачей она справилась. Ей показалось, что Брианн уже спит, и когда во тьме раздался теткин голос, она вздрогнула от неожиданности.