Вспомнив о погибших товарищах, они разволновались и замолчали. Так закончилась наша встреча. Внучонок в соседней комнате что-то крикнул во сне и заплакал, Вера поспешила к нему.
Там, где была тюрьма, сейчас возвышается памятник Свободы. На следующий день мы сидели с бай Велко на скамейке в парке на берегу Дуная, возле памятника. Всматриваясь в фигуры, изваянные из камня, Велко как бы старался найти черты тех, кого хранил в воспоминаниях.
— Самым страшным днем было 17 июля 1944 года. Нам зачитали приговоры. Председатель суда Димитр Гологанов вынул часы и сказал: «Любен Ценов, Велко Атанасов и Мико Вылчев осуждены на смерть. Приговор окончательный и обжалованию не подлежит. Сейчас 9 часов утра. В течение 24 часов приговор привести в исполнение». Первым пришел в себя Любен Ценов. Он крикнул во все горло: «Тот, кто погибает в бою за свободу, не умирает!.. Недалек день, когда вас будет судить народный суд. Вам не уйти от него!» Все осужденные на смерть подняли руки, скованные цепями. В тишине раздался могильный звон кандалов. Началась паника. Судьи испугались. Гологанов пытался перекричать шум и, торопясь покинуть место председателя, отдал распоряжение: «Скорее повесить их!»
Бай Велко — разговорчивый человек и увлекательный собеседник. Большинство из его рассказов — воспоминания о встречах с интересными людьми. А встреч у него — тысячи. Работая секретарем окружного комитета партии, в аппарате ЦК БКП, председателем окружного комитета Отечественного фронта, он всегда был там, где решались жгучие вопросы дня.
— Не люблю канцелярий, — сказал он. — Может быть, после тюрьмы ненавижу сидеть в четырех стенах. Сердце мое всегда жаждало простора. — Он вглядывался в воды Дуная и опять возвращался к проведенным в тюрьме годам, к людям, ставшим дорогими и родными. — Испытал ли я страх, услышав приговор? — спросил он. — Да, конечно. Ведь страх — он из сферы человеческих эмоций. Я попробовал найти успокоение в мысли, что рано или поздно жизнь каждого человека заканчивается. Хотелось подражать Бояну Чоносу, который и в тюрьме круглосуточно работал, чтобы быть полезным своим товарищам до последнего часа. Он проводил политические беседы, рисовал карикатуры для газеты «Узник», изучал языки. А над ним уже висели два смертных приговора. Очень мне хотелось быть таким же сильным, как Мико Нинов. Он сам себе надел петлю на шею и спросил ошеломленного прокурора: «Идет ли мне этот галстук, господин прокурор? Придет время, такой галстук вам подойдет еще больше…» И все это происходило вот здесь, на этом берегу Дуная…
Его воспоминания медленно разматывали серый клубок времени. От радостных волнующих встреч с товарищами из отряда он переходил к черным дням людей, осужденных на смерть. Слова надзирателей он помнит до сих пор.
— Когда нам раздали еду на ужин, надзиратель Кирил Николов посмотрел на меня с насмешкой и сказал: «Ешь, ешь, Велко, хоть и тяжелее будешь на веревке. Этим вечером вас повесят». Щелкнул висячий замок. Я лег на пол. Хотелось ни о чем не думать, но не получалось. Я ощущал, чувствовал, переживал смерть. Психологическая смерть страшнее физического уничтожения. Осужденный на смерть умирает многократно, страшно мучительно. К мысли о смерти никогда нельзя привыкнуть, она превращается в кошмар. Не знаешь, встретишь ли рассвет следующего дня или, прежде чем солнце взойдет над горизонтом, повиснешь на веревке…
Каждый вечер, сидя в камере, смертники пытаются понять, нет ли признаков того, что сегодня смертный приговор будет приведен в исполнение. Обыкновенно это связано с отключением тока, или повар, уголовный преступник со смертным приговором, который вешает, не возвращается в камеру, или удваивается охрана тюрьмы…
21 августа 1944 года все эти признаки были налицо. Бай Велко и его товарищи поняли, что пришел их смертный час. Они сели поближе друг к другу и принялись рассказывать о том, что было самого плохого в их жизни. Это был последний, прощальный разговор перед тем, как их уведут на виселицу. Любен Ценов, самый буйный из них, предложил им наброситься на полицейских, которые придут за ними. «Хотя бы двоих убить! — воскликнул он. — Пусть здесь нас убьют, но ни за что не пойдем как овцы!..»
— Мы приняли его предложение и умолкли. Так и дождались зари. Но в ту ночь мы остались в живых. А это ожидание… не страшнее ли оно виселицы? Не обрывается ли что-то в молодых, истерзанных побоями телах, прежде чем придет минута казни? Только смертник знает тяжесть ожидания.
Читать дальше