Александра Флид - Грустная девочка

– Подружились почти сразу, – Эмма тяжело выдохнула, давая себе секунду собраться с мыслями. – В гости ко мне она стала ходить уже осенью.

– Два месяца?

– Да, около того. – Она еще раз вздохнула, пытаясь обрести равновесие и избавиться от лишней напряженности.

Лицо Шерлока расплылось в обманчиво добродушной улыбке:

– Что же вы так боитесь меня, я же не собираюсь вас судить или обвинять. Просто интересуюсь. Это ведь и мое упущение – племянница подружилась с соседкой, а я обо всем узнал последним. Наверстываю упущенное, только и всего.

Наверстывает упущенное, надо же. И где его распрекрасная и ревнивая жена? Эмма была готова поклясться, что сейчас Ирена ей бы очень пригодилась, но хозяйка дома не спешила появляться в гостиной.

– Понятно, – чтобы хоть как-то заполнить гнетущую тишину, кивнула она. – Это хорошо.

Шерлок откинулся на спинку своего кресла и внимательно посмотрел на нее – показалось, что он даже прищурился.

– Так зачем вам все это? – не отводя взгляда, спросил он. – Чего вы от нас хотите?

Она даже не сразу поняла, что разговор сменил настроение – теперь это была уже не беседа, а допрос с пристрастием.

– Ничего я не хочу, – автоматически начиная защищаться, насторожилась она. – Я всего-то провожу время с Софией, готовлю для нее обед.

И откуда взялся проклятый обед? В их встречах еда вообще почти не играла никакой роли – покормить Софию могли и дома.

Шерлок придерживался того же мнения:

– Ну, обедать она может и в доме. А чем еще вы с ней занимаетесь?

Эмма почувствовала, что краснеет от возмущения и страха – странная смесь эмоций.

– Играем. Я читаю ей вслух, иногда мы рисуем или… просто отдыхаем.

– Полежать она тоже может в своей кровати, у нас чудесная спальня для детей. Я хочу знать, что такого вы можете ей дать, чего не в состоянии обеспечить мы?

Наглость этого человека переходила все границы.

– Я не считаю, что справляюсь лучшего вашего, просто мне хочется проводить с ней какое-то время.

– И зачем?

– София очень хорошая девочка…

– Мне это и так известно. Эмма, не сочтите меня грубым, но ваше поведение кажется мне очень странным.

Просьба не считать его грубым показалась ей насмешкой, и Эмма сама ухмыльнулась, чувствуя, что ее терпение трещит по швам.

Нет, нет, нет, нужно держаться, иначе можно разозлить этого хлыща и лишиться даже того немного, что у нее есть. И почему она всегда вынуждена унижаться за то, что другим дается просто даром?

– Вы говорите так открыто, – начала она, пытаясь сохранить остатки достоинства. – Могу я ответить тем же?

– Я этого от вас и добиваюсь.

Этот добрый дядя Шерлок оказался настоящим поганцем. Восторженные слова Софии теперь казались преувеличением ее доброго сердечка – реальность не соответствовала рассказам ни на грош. Он вел себя с ней так, словно она нанималась драить туалеты в его конторке, и за ее спиной стояли еще десятки девушек, желавших получить это место.

Говорить открыто… а что она скажет? С чего начнет?

«После того, как я узнала, что неспособна рожать детей, встреча с Софией показалась мне божьим провидением»?

«Ваша жена обращается с малышкой просто по-скотски, и я решила хоть как-то это компенсировать»?

«София сама первая ко мне привязалась»?

Что нужно сказать, чтобы он не счел ее сплетницей, клеветницей, юродивой или полоумной?

– Вы тут набросились на меня с подозрениями, обвинениями, стали уверять в том, что я напрасно стараюсь. Не могу понять, чем я все это вызвала, мы ведь только сейчас встретились, и, смею заметить, что я от нашего знакомства в таком же восторге, как и вы. – Слова появились сами, едва Эмма сумела обуздать свою ярость и перевести дух. – Вы хоть сами заметили, что София очень мало разговаривает? Почему она беззвучно смеется и плачет? Когда я только начала с ней беседовать, у нее был хриплый голос – в этом доме ей рта не давали раскрыть. А когда умерла ее лягушка, все только обвиняли ее, не сподобившись даже задуматься о том, почему она принесла домой животное! И вы смеете меня подозревать? Да кто вы такой, черт вас дери?

Шерлок даже оживился – похоже, эта гневная тирада вовсе его не разозлила.

– Лягушка? А с этого момента можно помедленнее, я ничего об этом не знал.

Очевидно, она еще не успела остыть и одуматься, а потому почти сразу начала объяснять:

– У Софии была лягушка. Она держала ее под кроватью, назвала ее Стекляшкой. А потом Стекляшка умерла, и София очень расстроилась. Она считала себя убийцей, но никто не сказал ей, что в смерти лягушки нет ее вины. Понимаете, ей ведь не лягушка была нужна – она просто хотела, чтобы у нее появился друг.