Борис Земцов - Бутырский ангел. Тюрьма и воля

Признаюсь, очень хочется походить на этих людей. Мечтаю, чтобы начали они меня считать своим. С этим обязуюсь и срок выдюжить.

А зверь, он и есть зверь. Роль его — санитара-выбраковщика — самой природой определена. На то и зверь рядом, чтобы человек о человеческом не забывал…

Всё в жизни человеческой, как и сама эта жизнь, имеет своё начало и своё завершение.

И арестантский срок, какой бы необъёмной и непоколебимой глыбой не казался вначале, всё равно заканчивается.

И свобода, что представлялась тогда недосягаемой, недоступной, задвинутой на самый край горизонта жизненных перспектив, превращается в реальность.

А перед той самой чертой, что отделяла мою, уже неудержимо становящуюся прошлой, неволю от моей, ещё более стремительно наваливающейся, уже почти ставшей настоящей, свободы, была вполне конкретная черта.

Плюс состояние, когда всякое мгновение хотелось себя щипать, тереть глаза и убеждаться всякими прочими способами, что происходящее не сон, а реальность, и ты не просто составляющая, а центральная действующая фигура этой реальности.

Той чертой, что отделяла мою несвободу от моей свободы, был порог административного корпуса зоны. Не тот порог «внутри», за которым начинался лагерь, что перемалывал своими серыми жерновами-корпусами арестантские жизни, а порог «снаружи», за которым начиналась свобода, которую я должен был получить в своё распоряжение через несколько секунд.

На этом пороге я на мгновение остановился, попытался прислушаться к себе: что там сейчас щелкнет, грянет, рванёт?

Ничего не щелкнуло, не грянуло, не рвануло.

Просто внутренний голос сказал тогда очень торжественно: «Всё!».

В сверхкоротком слове из трёх букв концентрировалось всё, что должно было быть в этот момент: радость за возвращение в нормальную жизнь, гордость за то, что находясь в ненормальной жизни, не сломался, не запачкался «козьей» [93] Козьей должностью – должностью, связанной с сотрудничеством с администрацией. должностью, не упал до шныря, и ещё много чего, очень личного и несказанно вкусного.

Конечно, с того порога я… шагнул. С бетонной ступеньки на асфальтовый тротуар. Из неволи в свободу. И, конечно, вдохнул. Не глубоко и сильно, а аккуратно и бережно. Верно, вспомнил про водолазов, у которых разрывает лёгкие при слишком быстром подъёме с большой глубины.

Вдохнул и почти разочарованно выдохнул.

Потому что моя свобода в день моего освобождения ничем особенным не пахла. Никакой романтики, никаких высоких образов.

Моя свобода в день её обретения пахла тем, чем пахнет окраина заштатного посёлка в российской глубинке.

Немного свежескошенной травой (рядом с зоной начинался частный сектор, жители избавлялись от сорняков у заборов и палисадников). Немного горелым бензином (чуть дальше проходила дорога). Немного прелыми разогретыми солнцем яблоками (кто-то совсем рядом, не донеся до помойки, вывалил ведро падалицы). Простые обыденные запахи. Шикарные, торжественные ароматы, которые мне помнить вечно.

Вот и пришло время посмотреть на объект моего долгого вынужденного обитания со стороны. Со стороны воли. Со стороны свободы.

Неважнецкая панорама. Серенькие корпуса «жилки» [94] Жилка (тюремн.) – жилые корпуса в зоне. . Не менее серые корпуса «промки» [95] Промка (тюремн.) – здание или участок зоны, на котором размещены производства, где используется труд заключенных. . Будто приклеенный косой столбик белёсого дыма над цехом дробления и расфасовки мела. С трёх сторон бестолковую россыпь кубиков «жилки» и «промки» то ли охраняют, то ли подпирают, норовя раздавить, меловые, едва прикрытые линялой зеленью, холмы.

Издалека, если не замечать лагерного забора и вышек с часовыми, ни дать ни взять средних размеров фабрика, некогда много кого кормившая, дававшая план и проценты, а ныне обойдённая вниманием инвесторов и эффективных менеджеров, плавно уходящая в забвение.

Фабрика? Наверное, действительно, фабрика. Фабрика по уродованию человеческого материала. Фабрика по уничтожению личности. Фабрика жестокого, трижды неестественного отбора.

Очень сильные становятся здесь ещё сильнее. Становятся такими сильными, что, едва очутившись на воле, они тотчас попадают в поле хищного внимания завистников, недоброжелателей и просто откровенной сволочи в погонах и без погон, что желают во что бы то ни стало вернуть их обратно за колючку, за многослойный забор с вышками.