Александр Торик - Флавиан. Армагеддон

— Молитвами Святых Отец Наших, Господи Иисусе Христе, Боже наш, помилуй нас!

— Аминь! — услышал я Флавианов ответ, входя в его тесное обиталище.

— Батюшка! Тебе Серёга с Дашкой Русаковы дозвониться не могут, позвонили мне. У тебя опять телефон разрядился?

— Нет, я его отключил, чтобы не мешал. И как они?

— Супер! Дарья вчера второго парня родила, четыре кило двести грамм, пятьдесят пять сантиметров! Просят молитв и благословения на крестины!

— Слава Тебе, Господи! — перекрестился Флавиан. — Сергей там же служит?

— Ну да! Преподаёт что-то военное в этом своём спецназовском институте…

— Помогай им Господь! — снова осенил себя крестом Флавиан. — Я им сам сегодня перезвоню. Глянь-ка сюда!

Флавиан указал мне на открытый экран ноутбука. На экране было жёсткое порно. Какая-то групповая оргия на фоне звериных чучел.

Я потерял дар речи и инстинктивно отвёл глаза от экрана.

— ???

— Лёша! Ты не пугайся, посмотри-ка сюда! — батюшка ткнул карандашом во что-то на экране.

— Отче… Я как-то поотвык за последние годы от порнухи, рвотный рефлекс, знаешь ли, срабатывает…

— Ну ничего, перетерпи разок, так нужно! Это не порносайт, а «блог» проамериканской политической организации «арт-группы Война»! Вот сюда посмотри!

Я, преодолев омерзение, взглянул на то, что указывал карандаш Флавиана.

— Тьфу! — не выдержал я открывшегося на экране зрелища. — Там ещё и беременная!

— Именно так! — подтвердил Флавиан, выключая компьютер. — Именно это я и хотел тебе показать! Эта беременная женщина — та самая Галя Колокольникова!

— Какая Колокольникова? А-а! — я брезгливо поморщился. — Это одна из тех ведьм, что скакали в центральном соборе? Как они там себя называют — «взбесившиеся самки»? Типа музыкальное шоу: «трэш-моление: Господи, выгони президента!», «арт-перформанс», «борьба за демократию» и всё такое? Батюшка! Мало мы вчера вечером эту тему обсуждали, так ты мне и сегодня с утра уже аппетит испортил, теперь весь день во рту вкус фекалий продержится! А Ирка такие классные рыбные тефтели натушила…

— Ну да! — вздохнул Флавиан. — Это уж точно не тюремная баланда, которую «музыкантши» в камере хлебали…

— За что боролись, на то и напоролись! — жёстко отреагировал я на непонятную мне жалость, послышавшуюся в интонации батюшки. — Ты же сам вчера сказал, что они бесноватые, и место им в аду!

— Ну, про ад не я сказал — Юра. А вот бесноватыми — да, каюсь — называл их!

— Каешься? — замотал я головой, стряхивая недоумение.

— Да, Лёша! Каюсь в осуждении и нерассудительно высказанном мнении. Поторопился я вчера их ругать…

Я присел на стул напротив Флавиана и от растерянности допил холодный чай из его кружки, стоявшей на столе рядом с ноутбуком. Затем уставился на своего духовника вопросительным взглядом.

— Ну?

— Что «ну»?

— Что случилось, почему ты отношение к ним поменял? Ведь не на пустом же месте!

— Не на пустом, Лёша, не на пустом… Оно, собственно, и отношения-то к этим женщинам у меня не было никакого, только возмущение и осуждение. Отношение должно на рассуждении строиться! А я вчера совсем об этом забыл, что мне — попу — непростительно…

— Ну и что ты, батюшка, рассудить успел? Давно рассуждать-то начал?

— Часов так с половины третьего, вероятно. Мне уже пора было на полунощницу вставать, как вдруг — сон, причём такой чёткий и явственный! Будто сижу я на стульчике у себя в исповедальне, в епитрахили, и стоит передо мной на коленях эта самая Галя Колокольникова, да так плачет! Просто рыдает из глубины души и истово кается! Во всех грехах своих за всю жизнь, и за собор, и за разврат в музее…

Я проснулся и думаю — ну, что? Вразумил тебя Господь, попи́щу толстозадого! Осудил я человеческую душу ещё до Суда Божьего, превознёсся над падшим созданием в своей мнимой праведности? Получи вразумление…

А откуда же я могу знать, как её душа завтра развиваться будет? Может, она и в реальной жизни покается, и вообще святой станет! Возможно такое? Да! Полны жития святых тому примеров! А я осудил! Ведь покаянием таким, как у неё в этом моём сне, грех как солома в прах пережигается! Мне самому бы так научиться каяться…

— Так, батюшка, что-то у меня совсем крыша едет, — я попытался собрать мысли в кучку и внятно выразить свои недоумения. — Но ведь то, что они в соборе сделали — это же кощунство! А в зоологическом музее вообще просто скотство какое-то — «в мире животных! Двуногие скоты на фоне четвероногих»! Или я не прав?