Саша Саин - Испытания сионского мудреца

«Этот Бехзад меня заколебал! — пожаловалась Мина. — Ругает русских за Чечню! А я ему про курдов сказала! Теперь за мной гоняется, говорит, что я не права: Россия жестокая и агрессивная страна!». «Он вам необходим для политических бесед?! — спросил я Мину. — Он ведь пациент, а в Германии не положено проводить политические беседы с больными!». «Ничего, я ему так дам, что мало не покажется!» — пригрозила Мина. Бехзад явно пытался и со мной побеседовать и заинтересованно здоровался! Я тоже любезно ему отвечал. Он спрашивал: «Как дела?». Хотелось и его спросить по-узбекски: «Якши мисис?» или по-таджикски: «Шумо девона аст (ты дебил)?» — но я держал его на дистанции. Врачи от него стонали, больные шарахались из-за его вспыльчивости, вранья и агрессивности. Наконец, Бехзад решился, или давно решил: «Доктор, помогите!» — обратился он ко мне, перегородив путь в коридоре. Так что, если бы решил не остановиться, то нужно было б его резко и со всей силы оттолкнуть и проскочить! Натолкнувшись на Бехзада, я остановился. «У меня очень болит, — указал Бехзад на слабое своё место — голову. — Но денег нет, я очень бедный! Доктор, мне акупунктура нужна! Я очень много о вас слышал, что вы профессор и большой мастер!». Выражение бехзадовского лица не выдавало наличие у него болей. «И сейчас болит или бывает?» — спросил я Бехзада. «Сейчас, сейчас, доктор! Очень, очень болит, сейчас болит». «А здесь болит?» — указал я на его спину. «Болит, очень болит! Сейчас!». «А здесь?» — указал я на руки. — «Очень, очень болит, доктор, болит!». «А здесь? — прошёлся я сверху вниз, по всем частям «бехзадовского тела», дойдя до пальцев стоп, и неизменно получал ответ: — Болит, болит, очень, очень, очень болит, доктор! Доктор, сейчас болит!». «Хорошо, я проведу вам сеанс акупунктуры», — сказал я. «Только денег нет, доктор! Нет, доктор, денег, но я потом заплачу, обязательно заплачу, когда деньги найду!». «Заплатишь, но не мне, — сказал я. — Я получаю зарплату. Заплатишь клинике». «Нет, вам, доктор, вам! Клиника фу, нехорошая клиника, в особенности Зибенкотен говно! Ой, какое говно! Он большое говно!». То, что Зибенкотен большое говно, и очень большое, я и сам догадывался и даже был в этом уверен. А т. к. Зибенкотен был терапевтом Бехзада, то нюхать Зибенкотена Бехзаду приходилось по 50 минут во время бесед и, наоборот, Зибенкотену Бехзада, поэтому и он также ничего хорошего не говорил на конференциях о Бехзаде! «Придётся взять, и «исколоть» Бехзада, — сказал я жене, — он рвётся!». Получив солидную порцию игл, Бехзад уснул и прохрапел не менее часа, пока мы с женой его не растолкали, а то, конечно, проспал бы не один день! Всё было мирно и прилично, не считая носков и ног Бехзада! Пришлось открыть все окна, двери и даже щели! Но, так как немцы любят натур продукты и удобряют поля настоящими испражнениями разного вида и происхождения, то и из окна запах шёл не лучше. Вспомнил Бердичев, когда ассенизаторы бочку по городу прокатывали, но там это было редко, когда туалеты совсем заполнялись, а здесь каждый день натурально пахло. В Бердичеве мы говорили: «фуфуфуфуфууу-уу…ух, дали!» — а здесь, немцы, вдыхая аромат, не только не морщатся, а даже радуются! Вот и сейчас, проходя во дворе, наткнулся на Шнауцера, стоящего на крыльце. Светило солнышко, рядом лес, поля. Шнауцер принимал воздушные и прочие ароматные ванны! Он потянулся, как бы с видом: «хорошо в краю родном», и произнёс романтично: «Gut, doktor, jaja (Хорошо то как, а, доктор)! — имея в виду: — В каком прекрасном месте ты работаешь! А, сволочь! Какие я тебе прекрасные условия труда создал!». «Да прекрасно, — согласился я, — если бы не…», — и я помахал рукой перед носом. «Чего, чего!» — возмутился Шнауцер. «Ну, фу, фу, фу! — пояснил я — Воняет!». «Нет! — разочаровано произнёс Шнауцер. — Это прекрасно, так обязано быть! Это сама природа — натура!» — усилил он. «Понимаю», — пошел я на компромисс. В это время на улицу вышла Силке Кокиш и присоединилась к Шнауцеру наслаждаться с ним неразбавленным ароматом природы. Но сейчас перед нами лежал Бехзад, а не Шнауцер! И когда мы его растолкали, то первым делом Бехзад стал возмущаться, как воняет из-за навоза, но остался очень доволен лечением: «Никогда ещё не был так здоров, ничего не болит! Хочу так, хотя бы раз десять! А вы, я знаю, из России, как и ваша землячка — доктор Барсук. Она не хорошая, а вы очень хороший доктор, и Россию я сильно люблю! У меня папа родился тоже в Петербурге», — заверил, глазом не моргнув, Бехзад. «Что, папа русский?!» — удивился я. «Кажется да, немножко русский», — уже менее уверенно, поняв, что слегка загнул, сказал Бехзад. «И ты, значит, немножко русский!» — притворно изумился я. Бехзад слегка поморщился, но согласился, что, наверное, немножко есть. «Ну хорошо, земляк! — поздравил я его. — Я тоже русский, но по-другому». «Очень люблю Россию! Очень! Самая лучшая страна! А вы самый лучший доктор!» — подхалимски заверил меня Бехзад. С этим я охотно согласился.