Любовь Деточкина - Книга ароматов. Авторская парфюмерия

– Я расскажу тебе сказку! – начала Трындычиха.

– Давай потом, – предложил султан.

– Ты разлюбил меня? – спросила Трындычиха.

– Сердце мое еще сильнее пылает любовью к тебе! – ответил султан.

– И мое сердце полно любви, но живот мой не умеет танцевать танцы, доступные другим твоим женам, так прими мою любовь в виде сказки, – сказала Трындычиха.

– Только короткой, а потом мы, – сказал султан, но Трындычиха его уже не слушала.

Она, села на пуфик у стола, пододвинула поближе блюдо с вялеными фруктами и быстро умяв сливу, приступила к сказу.

– Дело было так, – начала Трындычиха и трындела до утра.

Когда занимался рассвет, блюдо с фруктами опустело, а султан мирно спал, Трындычиха покинула покои, и отправилась к себе в гарем, пританцовывая в пустых коридорах дворца.

Вы не думайте, что султан был нелюбим или чем-то обделен своими женами, просто Трындычиха была мужчиной, и чтобы сохранить голову на плечах и жизнь в гареме, ему приходилось всеми силами скрывать эту тайну.

Ноты: роза, лаванда, персик, слива, пряности, древесина, фруктовые ноты, пачули, мох, вяленые фрукты, ладан, кожа, бобы тонка.

– Рукописи не горят, – говорили они, и были правы.

Я стоял под моросящим дождем в сквере института, чиркал спичками и пытался поджечь отсыревшие листы ватмана.

– Слишком новаторское изобретение, – объясняли мне, – не получится внедрить.

– Не будь дураком, защити диплом и забудь, или хочешь с незаконченным высшим в лаборантах пахать, – говорил отец.

– Поймите, это перевернет весь мир, надо только разрешение на тестирование, – доказывал я.

– Кто вы такой? Изобретатель? Кто вам разрешил? – встречала меня суровость мира.

– Погибнет в архивах, знаете, сколько у меня здесь всего, на несколько эпох развития, а некоторые уже в пыль рассыпаются, и оцифровку для них не оплатят, – делился библиотекарь института.

– Я могу сам тестировать с добровольцами, главное результаты задокументировать, – умолял я.

– Не позволено! Вам здесь не это… – было окончательным.

Ректор и заведующий кафедрой нервничали.

– Неужели сложно вовремя явиться на защиту! – возмущался ректор.

– Спесивые все пошли, каждый гения строит, а у нас дела важные, ведомости, а мы тут сидим – соглашался зав кафедрой.

Костер наконец разгорелся, чертежи пылали, листы скручивались и превращались в серый пепел. Последним в огонь полетела теоретическая часть. Языки пламени пожирали букву за буквой, обложка держалась дольше всего дипломная работа «Трансформатор иррационального счастья». Огонь сожрал последнее, и я с необычайной легкостью побежал по влажному после дождя бульвару. Я смотрел в лица прохожих, которых мог бы сделать счастливыми. Я смотрел в голубое небо и думал, что именно туда улетела моя идея, догорев в костре, чтобы однажды вернуться в мысли такому же чудаку, как я, которому захочется осчастливить весь мир, и может ему повезет больше, и у него все получится.

В центральном корпусе института играл вальс, студенты праздновали защиту дипломных проектов. А я шел прочь и улыбался от счастья, а белые ирисы на клумбе изумленно смотрели мне вслед.

Ноты: мокрый картон, перец, белые цветы, влажная земля, пыльный асфальт, городской дождь, мокрый асфальт, камень, белые ирисы.

Пожилой мужчина в шляпе и желтом плаще размашистыми шагами пересекал сквер.

– Счастья, счастья, все они хотят счастья, – бурчал он себе под нос.

Воробей, летевший мимо, вдруг совершил неожиданный маневр и приземлился мужчине на шляпу.

– А кто знает, что это такое? – продолжал разговор с самим собой мужчина.

Воробей потоптался по шляпе и уселся на ее сгибе.

– Как я дам им то, что они даже не могут однозначно охарактеризовать? – громко произнес мужчина.

– Как обычно, щелкнешь пальцами для красивого эффекта и готово, – вдруг произнес воробей раскатистым баритоном и сам этому безмерно удивился.

– Но потом же выяснится, что это не то, чего они желали, – почти плача сказал мужчина.

– Да, – так же басовито ответил воробей.

– Тогда в чем же смысл? – спросил мужчина, остановился и поглядел в небо.

– В полете, – ответил воробей.

– В полете? – переспросил мужчина.

– В полете, в дожде, в маленьких лепестках белого цветка, в солнце, в траве, в снеге, в пухе на брюшке, в перьях на хвосте, ой что-то я увлекся воробьем, в полете, Леон, весь смысл в бесконечном полете, который никогда не начинался и никогда не закончится, – ответил воробей и, вспорхнув со шляпы, улетел в проясняющееся после дождя небо.