Николае Морару - Короткое замыкание

— И все-таки, товарищ секретарь, где же были мы?

Догару посмотрел на Штефана внимательным, вдумчивым взглядом.

— Вопрос этот неизбежен, и ответить на него нужно предельно честно. В первую очередь необходимо досконально разобраться, кто и зачем приказал назначить комиссию, кто вел расследование, каковы были пункты обвинения и на чем они основывались. Другими словами, нужно докопаться до сути не только происшествия с Виктором Пэкурару, но и всего круга проблем, связанных с заводом, его парторганизацией, с главком электротехнической промышленности. Надо разыскать людей, так или иначе участвовавших в этих событиях, и попытаться восстановить объективную картину: факты, подробности, их взаимосвязь. Надо найти ответ на вопрос, почему такую кучу обвинений свалили на голову Пэкурару, ведь это совершенно не вяжется с его образом. Скажу без всякой сентиментальности: я лично глубоко верю, что Виктор до конца остался таким, каким был всю жизнь, — честным человеком. Больше того, кристальной честности человеком, который отличался от других именно этой необыкновенной чистотой. Может быть, на каком-то этапе жизни он слыл романтиком, но это в самом добром смысле слова. В дополнение к сказанному в письме могу сообщить, что до войны он организовывал тайные типографии и руководил ими, во время войны продолжал работать в подпольном аппарате Центрального Комитета, постоянно рискуя жизнью. После ареста из него не вытянули ни одного свидетельства, хотя на заседание военно-полевого суда его внесли — так его искалечили во время пыток. Это был человек огромной души, наш Виктор. Я помню, как в тюрьме он отдавал последние крохи хлеба больному товарищу. Многие годы заведовал он скудной кассой нашего партийного подполья и сохранил все до последнего медяка. Уж я-то знаю, как он, страдая от голода, носил в кармане партийные тысячи. Не было тогда комиссий и подкомиссий, однако Виктор в любое мгновение мог отчитаться о находящихся у него на хранении деньгах. А после Освобождения… Никогда не напоминал он о своих заслугах, не стремился к чинам, и машину ему к подъезду не подавали, а за рубеж посылали только в самые сложные командировки. Для себя он ничего не просил. Даже улучшения жилищных условий, хотя имел на это право, да и жена постоянно наседала на него. Он не баловал ни жену, ни единственную дочку, которую, поверь мне, просто обожал. Кому же перешел дорогу этот скромный, честный человек? Не тем ли, кому всегда был готов дать отпор — и давал, невзирая на личности, сражался за правду, за справедливость, поддерживал правых и защищал незаконно пострадавших…

Штефан слушал внимательно, что-то прикидывая в уме. Положение на заводе «Энергия» было ему знакомо, хотя сам он там давно не бывал.

— Может, он слишком много знал, этот Пэкурару? И для кого-то стал неудобным? — спросил Штефан.

— Возможно. Однако нужны доказательства. Как раз это и есть твоя непосредственная задача. Для ее решения мы освободим тебя от других забот. И отложим…

— А откладывать нечего. У меня не осталось невыполненных заданий.

— Да я не это имел в виду. Скоро твой заведующий выходит на пенсию. Человек больной, трудно ему. Вот мы и надеялись, что ты возьмешь отдел на себя.

— Это было бы неправильно. Моя подготовка оставляет желать лучшего.

— Почему? Начинал рабочим, теперь инженер. Местный. Член партии с сорок седьмого года, с восемнадцати лет. Блестяще окончил партийную академию, примерный семьянин… Не вижу оснований для подобной скромности. Но мы вернемся к этому разговору только после того, как завершишь разбор происшествия. Думаю, начать надо именно с завода «Энергия».

— В том-то и проблема, — опустил голову Штефан. — Знаете, моя жена работает инженером на этом заводе…

— Так тем лучше!

— Кроме того, она в парткоме, ответственная за сектор пропаганды.

— Ну и что? Не понимаю, что тебя беспокоит. Иметь надежный источник информации никогда не лишне.

Но Штефан не унимался:

— Есть еще кое что. Дело в том, что мы долго работали вместе с Павлом Космой, и не где-нибудь, а на заводе «Энергия». И в академию «Штефан Георгиу» нас послали вместе, мы даже в одной комнате жили.

— Это с генеральным директором «Энергии»? Ну и что, вы с ним друзья?

Штефан помолчал в нерешительности, потом сказал:

— Как вам объяснить… Дружба наша постепенно затухала, а после истории с трансформаторами — товарищ Иордаке поручил мне в ней разобраться — кончилась совсем. Санда активно поддерживала новаторов, чем вызвала неудовольствие, а потом и открытую ярость Павла.