Давид Сафир - Баллада о Максе и Амели [litres]

Какой еще красоты?

– Он ее не любил? – обиженно спросила я.

– Нет, он любил ее только в тех снах.

– Только в тех снах, – грустно повторила я.

– Что? Что ему пришлось осознать? Спой об этом. Спой!

– Она была… прекрасной в жизни?

– Да, пришлось.

– Даже и в этой жизни? – Да.

– Он уже больше не хотел к Лилли?

– Хотел, но еще больше он хотел быть рядом с Орхидеей.

– Возле водопада…

Как замечательно это, видимо, было. Как замечательно это могло бы быть.

Детеныши.

– Фиона?

– Мне хотелось, чтобы одну из наших дочерей звали так же, как мою умершую подружку.

– Значит, ее зовут Фиона.

– От счастья? – От счастья.

Он перестал петь и посмотрел на меня. Тогда я сама стала сочинять следующую строфу:

Теперь я, наконец, смогла это сказать. А точнее, спеть.

– Ты тоже меня любишь? – настороженно спросил Макс.

– Да, люблю. Но совсем не потому, что такова наша судьба.

– Тогда почему?

– Потому что так велит мне мое сердце.

Мы продолжали лежать на солнце, но сильнее его лучей меня согревало ощущение счастья. Я впервые осознала, зачем я живу в этом мире. На белый свет рождаются не только ради того, чтобы выживать. Не только ради того, чтобы питаться и защищаться от непогоды. Нет, на свет рождаются, чтобы жить . Да, жить. Найти кого-то, кто может дать тебе возможность почувствовать, что ты живешь.

Я хотела было снова потереться своим носом о нос Макса, но тут вдруг муравьи, муравейник которых находился на расстоянии в пару собачьих туловищ от ручья, дружно побежали в нашу сторону. А еще в нашу сторону поползли пауки. Вскоре после этого птицы, летевшие на юг и присевшие отдохнуть на ветках, покинули свои ветки и полетели… обратно на север?

Мы с Максом встревожились.

Юный самец косули пробежал между деревьями и стал в панике метаться вдоль ручья, пока не нашел узкое место, в котором он мог через него перепрыгнуть. Вслед за ним устремились бабочки. Две большие птицы – видимо, те, которые издавали ночью низкие звуки, – пролетели над нами в том же направлении.

Нас невольно охватило желание последовать примеру других живых существ и дать отсюда деру. Я попыталась учуять, какая опасность вдруг стала нам угрожать. Опасность эта была, видимо, серьезной. Однако первым ее распознал Макс:

– Что-то горит!

Теперь уже и я почувствовала запах гари. Он был не таким, как в том здании, в котором сжигали собак. Он был скорее похож на тот запах, который я ощущала, когда горела мусорная свалка.

– Это горит древесина, – сказал Макс. – Как в камине у меня дома. Только запах какой-то другой.

– Другой? А в чем разница? – спросила я, не зная, что такое камин.

– Мои люди все время сжигали в камине дрова. Я при этом с удовольствием ложился поблизости от огня и вытягивал лапы.

– Ты ложился поблизости от огня?

Макс, оказывается, был намного смелее, чем я предполагала.

– Пламя никогда на меня не перескакивало. Но здесь…

– Что здесь?

– Здесь горит не просто пара поленьев. Здесь горят деревья! Все деревья!

Едва он это сказал, как мы увидели вдали поднимающийся вверх дым. А еще мы услышали огонь: что-то потрескивало, хрустело, шуршало. Огонь охватывал все больше травы и деревьев, среди которых из-за долгой жары было много сухостоя. Муравьи еще стремительнее бежали к берегу ручья, окончательно теряя согласованность в действиях.