Иоахим Новотный - Избранная проза

На дороге между бараками общежитий и администрации мне встретился Клаушке. Он как-то выжидательно взглянул на меня. Я кивнул ему и сам себе до ужаса понравился. Тот, у кого настоящая цель, не может тратить время на благотворительность.

У входа в столовую я сразу же получил гостевой талон. Ноги сами понесли меня к вчерашнему столику. Я бы очень удивился, если бы за ним не увидел Краутца. Ведь этот человек настоящий раб привычки. Так оно и вышло. Он сидел на том же стуле. Я развеселился, представив себе, как Краутц долго и терпеливо ждет с тарелкой супа в руках, пока бородатый и неуклюжий плотник соблаговолит очистить этот стул. Мое вчерашнее место было свободно. Я сделал все, как полагается в хорошем обществе, пожелал приятного аппетита и сел. Краутца мое появление ничуть не удивило. Облизав ложку, он равнодушно произнес:

— Пока я не забыл, ты должен зайти к Клаушке.

Мое замешательство было не слишком долгим. Я решительно взялся за еду и, прожевывая кусок, ответил:

— Ты мне нравишься, но шутки твои оставляют желать лучшего.

Теперь уже Краутц пришел в замешательство.

— Да нет, честно, — заверил меня он, — Клаушке подходил сюда, к столу, спрашивал о тебе.

— Но я его только что встретил.

Мы посмотрели друг на друга. Каждый думал о своем. И ели мы тоже думая каждый о своем. Наконец Краутц сообщил мне результаты своих раздумий, конечно же сводящихся к идее всеобщей гармонии:

— Я бы к нему пошел. Несмотря ни на что.

— А чего он от меня хочет?

— Почем я знаю? Я что, член районного комитета?

Конечно, это была ничего не значащая фраза. И все-таки она привела меня в ярость. Я отодвинул тарелку и вышел из столовой. Я твердо решил не откликаться ни на какие предложения, не связанные с пьесой. По пути к Гундель проходя мимо склада готовых деталей, я увидел опять ту странно широкую дверь, возле которой я поздоровался с Клаушке; и тут я вдруг решил дать выход своей все нарастающей ярости.

Клаушке с полной серьезностью дожидался меня в зале заседаний. Возле трибуны стояли красиво драпированные знамена. Тянулись аккуратные ряды стульев. На стене без окон висела та печальная продукция, которую благонамеренные люди все еще считают способной убеждать и агитировать. В углу под видавшей виды рудничной лампой и большой отретушированной фотографией какого-то ветерана труда сидел Клаушке. Очевидно, его временно поместили сюда вместе с его письменным столом.

Когда я вошел, первый же его жест был таким привычно-будничным, что почти тронул меня. Клаушке стряхнул пепел со спичечной коробки в окно и еще подул на нее.

— А ты вообще-то куришь? — спросил он.

Я не сразу ответил, и он стал спрашивать дальше:

— А ты вообще-то член партии?

— Несмотря на это, можешь продолжать говорить мне «ты», — счел необходимым ответить я.

— Ну ладно, — сказал он, но легче ему явно не стало. — Может, ты возьмешь себе стул? Сидя-то разговаривать лучше.

Я так не считал, но ни в коем случае не хотел спорить с ним по такому поводу. Клаушке закурил сигарету, глубоко затянулся, но без наслаждения, так как все его внимание сосредоточилось на том усилии, которое он должен был сделать, прежде чем перейти к делу.

— Знаешь, — начал он, — может, тебе это покажется смешным, что я тебя… просил… короче, что я тебя вызвал для этого разговора. Мы, разумеется, знаем, кто ты такой и что тебе здесь нужно. Вопрос не в том. Вопрос в том, знаешь ли ты, чего ты хочешь.

Должен честно признать: своей прямотой он застал меня врасплох. Не так уж много бывает случаев, когда я испытываю жгучую потребность схватить сигарету, к тому же я давно покончил с курением. Но сейчас был именно такой случай. И, дабы не бормотать что-то невразумительное, я просто ничего не ответил.

— Я думаю, у тебя было немало случаев убедиться в том, как здесь все обстоит. Деревня пуста. Хутор будет очищен. Вопрос времени. И здесь, я полагаю, надо исходить из того, что всем известно: где ничего нет, там и взять нечего. И если я слышу, что ты… что ты хочешь написать пьесу, то позволь спросить тебя: о чем? О развалинах, о сломанных оградах, ободранных крышах и пустых домах? Но там ведь ничего не происходит. Я очень мало смыслю в театре, но все же могу кое-как скумекать: для пьесы тебе нужны люди. Так? Или, по-твоему, одной оборванной электропроводки достаточно для театрального спектакля? Конечно недостаточно. Но людей здесь уже нет. Их нет там, где ты ищешь. Они давно уже получили новые квартиры, они уже прижились на новом месте. И если ты хочешь, если ты настаиваешь, я думаю, мне удастся собрать их всех в этом зале. Это я организую. Это не проблема. Мы их тут рассадим, и ты будешь ходить от одного к другому, от мужчины к женщине и расспрашивать. Ну, ясное дело, сразу их не разговоришь, у них языки не так уж хорошо подвешены. Многие могут показаться даже туго соображающими. Но все же я уверен, они разговорятся. Я этого добьюсь. На худой конец, выставим им несколько бутылок вина. На это уж я раскошелюсь, ради такого дела всегда найду денег…