Иоахим Новотный - Новость

Хорошее время, говорит Лессиг, его не воротишь. И балы у медиков теперь, наверное, не такие, как раньше. И он прибавляет, спохватившись, не зашел ли слишком далеко: тогда было очень холодно, ты помнишь?

Эльфи не помнит. Но наверное, так оно и было. Время карнавала — февраль, да и Лессиг почти никогда не ошибается. Тут уж на него можно положиться. У него вообще было много достоинств, у этого Лессига, и, когда слепая судьба забросила Эльфи в одну с ним семинарскую группу, она научилась их ценить. Маленькая и робкая, бледная, с тонкими волосами, она оказалась среди молодых людей, которые знали друг друга три года, но держались так, словно были вместе по меньшей мере лет тридцать. И Лессиг, который как чумы боялся любой неловкости, у которого чуть ли не начинались колики, когда он видел других в смущении, сыграл тут же роль «maître de plaisir» [4] Распорядитель празднества (франц.) . , он представил всем Эльфи, сказав подходящую фразу. Вообще он взял Эльфи под свое покровительство, следил за тем, чтобы она стала в их группе своей. Ну, а больше ничего не было. Он играл роль старшего брата, какими их описывают в старых сказках: умного, немного снисходительного, правда, самую малость, чтобы не сразу бросалось в глаза, в остальном же весьма делового. Он мог ей сказать: у тебя нижняя юбка видна, вполне мог.

Почему я никогда не дружила с девочками? — думает Эльфи, помешивая свой грог. Но вопрос этот повисает в воздухе, ответа тут нет. Даже если бы он был, Лессиг не даст ей ничего сказать, потому что сейчас он пытается подозвать кельнера. Настойчиво и вместе с тем терпеливо, с уверенностью солидного мужчины, который может оставаться незаметным, даже когда обращает на себя внимание.

А ты, спрашивает Эльфи, стараясь на замечать, как Лессиг сверкает стеклами очков, поднимает подбородок и поправляет манжеты. А ты? И Лессиг вновь обескуражен. Его нельзя перебивать, это приводит его в замешательство. Застигнутый врасплох, он вынужден откровенно признаться: я все еще там. На той же работе.

Но это совсем разные вещи. Когда Эльфи говорит, что она все еще в деревне, и когда Лессиг говорит, что он все еще на прежнем месте, — это вовсе не одно и то же. Это только на первый взгляд совпадение. Но вот наконец и кельнер. Еще два грога, пожалуйста, но с ромом!

Не надо! — говорит Эльфи, в семь часов у меня поезд, а потом еще полчаса на мопеде, в такую темень, да и погода скверная, как я доберусь?

Что заказано, то заказано, говорит Лессиг, и такое невнимание к доводам собеседника плохо с ним вяжется, но, наверное, он решил пропустить ее слова мимо ушей — это на него больше похоже. Принимай вещи такими, какие они есть, — был один из его советов. Не волнуйся постоянно из-за лекций, многочисленных собраний и мало ли еще из-за чего. Только начни — и уже не остановишься. Все равно ничего не изменишь, тебе же будет хуже, колики заработаешь и морщины на лбу, и желчь разольется. Изменить что-нибудь можно только спокойствием и умом, ну и не без некоторой доли хитрости вдобавок.

Это звучало весьма разумно. Только Эльфи так не могла, она все время возражала, вмешивалась, стучала кулаком по столу, действовала на нервы, так что стала неугодной многим. Собственно говоря, это и была причина того, что ее не долго думая перевели из прежней семинарской группы в новую. Может быть, здесь все сложится благополучнее, она врастет в коллектив и перестанет ершиться. Ведь там же был Лессиг, этот умелец сглаживать острые углы.

Удивительно, думает Эльфи, он никогда меня не спрашивал, почему меня перевели к ним в семинар, что, собственно говоря, произошло, чем вызвана столь необычная мера. Никогда. Может, это была просто сдержанность? Или бережное отношение к ранимой душе? А может быть, это было нечто совсем иное? Боязнь встать на чью-нибудь сторону? Моя хата с краю, я ничего не знаю. О том, что не сказано вслух, не может быть разных мнений. Были люди, которые только и ждали того, чтобы Лессиг осведомился о прежних неурядицах Эльфи. И тогда бы ему сказали: видишь, с кем ты общаешься.

Впрочем, опасность была невелика. И мы не хотим представить Лессига таким уж плохим. Он действовал скорее по привычке, чем из каких-то эгоистических соображений.

А то, что привычки у него есть, видно хотя бы по тому, как он размешивает сахар. Он делает это методично, неторопливо, спокойно. В правую сторону, с заметным усилием, но не слишком энергично, чтобы не расплескать. На самом деле мысли Лессига сейчас далеко. Но он осторожно размешивает сахар — это получается само собой, это стало привычкой.