Джером Чарин - Смуглая дама из Белоруссии

— Эй, — окликнул я Хайми, — отдайте ей туфлю!

— Не-а, — отозвался тот, — пусть сначала полетает.

Другие дети снова затянули:

— Полетай, Фейгеле, полетай.

Я пытался перехватить туфлю, но дети продолжали перекидываться ею над моей головой, крича: «Держи картошку!»

Наконец один из них туфлю уронил, и я успел ее сцапать. Хайми отозвал всех в сторонку — посовещаться. Послышался громогласный взрыв смеха, и группка распалась. Я направился к Фейгеле, все сидевшей на прежнем месте, чтобы предостеречь ее и передать туфлю, но тут в нас полетели куски застывшего гудрона.

— Месть Маккавеев!

Отдельные куски были размером с яйцо. Фейгеле — она так и осталась сидеть на месте — была легкой добычей, и большинство детей целились в нее. Она сидела под градом ударов и не пыталась даже защитить голову. Я решил, что пора действовать.

Всех шестерых негодяев сразу я поймать не мог, поэтому погнался за Хайми. Он шустро петлял среди развешанного белья, но я все равно его поймал и отвесил знатный пендель. Дружки Хайми окружили Фейгеле и готовы были на нее наброситься. Когда я на них налетел, они перескочили на соседнюю крышу и стали кидаться гудроном оттуда, но с такого расстояния до нас ничего не долетало. Я занялся поисками недостающей туфли Фейгеле. Найти ее не удалось, и тогда я помог Фейгеле зашнуровать ту, что имелась; она выпрямилась и вдруг, прихрамывая, пустилась выделывать по крыше сумасшедшие кульбиты. Я догадался: она старалась для меня. Она ловко бегала у самого карниза и издавала странный звук, похожий на мычание.

— Фейгеле, — урезонивал я, — свалишься.

Но она меня не слушала. Потом она полезла по стремянке, ведущей на пожарную лестницу, и скрылась из виду. Я вернулся к себе.

Когда минут через десять раздался стук в дверь, я подумал, что это Фейгеле хочет нанести мне визит. Надо было пораскинуть мозгами! Фейгеле, конечно, пришла бы по пожарной лестнице. Я как дурак распахнул дверь, собираясь задать собственное представление, но меня грубо схватили за рубашку и втолкнули внутрь. На пороге стоял отец Хайми. Ростом он был всего метра полтора, зато плечи его едва не упирались в дверные косяки, а руки свисали до самых колен — ну вылитый Кинг-Конг. Мне бы кинуться к окну и, по примеру Фейгеле, спастись бегством по пожарной лестнице, но я от ужаса не мог двинуться с места. На Кинг-Конге был фартук, покрытый засохшими пятнами крови; мясник, понял я.

— Ты, — произнес он, ткнув в меня своим заскорузлым пальцем. — Любишь обижать детишек, а?

Тут он заметил валяющиеся на комоде тюбики с краской.

— Мазила.

Он взял тюбик, пару раз подбросил его в руке и сжал. Крышка соскочила, из тюбика зигзагами хлынул синий кобальт и звучно шлепнулся на незастланный пол. Кинг-Конг, казалось, был вне себя от радости, он хватал все новые и новые тюбики. На миг обернувшись, я увидел в окне печальное лицо Фейгеле, а потом Кинг-Конг сжал в руках мой последний тюбик и с диким хохотом стал на меня наступать; у меня, должно быть, случился обморок, потому что дальше я помню только то, как миссис Геллер, склонившись надо мной, шлепает меня по лицу скомканной тряпкой. А ее черные коты пытаются на меня вскарабкаться.

— Глянь, да он синеет. Сынок, очнись!

— Со мной все нормально, — подал я голос, — и прекратите бить меня этой тряпкой, хорошо?

Я согнал с себя котов и поднялся на ноги. Вся комната была заляпана сгустками краски.

— Мне все известно, — сказала миссис Геллер. — Погоди, мы его приструним. Мнит себя здесь хозяином, горилла эдакая. Погоди, вот выставлю его вон. Отправится он прямиком на улицу. И этот Хайми, маленький разбойник, с ним вместе.

— Благодарю, миссис Геллер, я за все вам признателен, но я несколько устал и…

— Понимаю, сынок. Спустись-ка попозже ко мне, угощу тебя супчиком.

Я внимательно осмотрел себя в зеркале, но не нашел ни шишки, ни даже синяка. В окно легонько стукнули. Я открыл окно и выглянул, но никого не увидел. Разве что на пожарной лестнице лежали треснутое голубиное яйцо и подгнившая морковка. Подарки от Фейгеле? Яйцо с морковкой так невыносимо воняли, что хотелось захлопнуть окно, но, чувствуя, что Фейгеле сидит и откуда-то за мной наблюдает, я, мысленно чертыхаясь, забрал трофеи к себе. Завернув морковку и яйцо в какую-то газету, я сунул их в нижний ящик комода.

Наутро я проснулся от ужасающей вони. В комнате пахло хуже, чем в канализации. На пожарной лестнице красовались дюжина голубиных яиц, червивое яблоко и две почерневшие репки.