Джером Чарин - Смуглая дама из Белоруссии

— Еще не вечер, — сказал я себе, — наверное, они просто оробели.

Покопавшись в вещмешке, я вспомнил, что оставил рулон холста у мамы в чулане, наверху. На окне висела жеваная занавеска. Я ее отодрал, после чего вынул из комода один из ящиков, нашел гвоздь и четыре кнопки и попытался натянуть занавеску на днище ящика. Поняв, что занавеска расползается, я в сердцах швырнул ящик через всю комнату. С потолка рухнули два больших куска штукатурки, чуть не выбив мне глаз. Мне ужасно захотелось удрать домой.

Тогда я закрыл глаза и представил, как я, скрючившись, ползу под сводом Сикстинской капеллы с кистью в зубах. Потом открыл глаза, оглядел потолок и стены. И преисполнился вдохновения. Выволок комод на середину, рассовал по карманам тюбики с красками и вскарабкался на верхнюю крышку. Женский голос позвал: «Фейгеле, слезь с пожарной лестницы». За окном что-то громко лязгнуло, комод зашатало. С потолка брызнули куски штукатурки, забарабанили по плечам, по затылку. Я соскочил с комода и бросился к окну. Пожарная лестница отчаянно раскачивалась, и мне почудилось, что наступил конец света.

По пожарной лестнице, перешагивая через две ступени кряду, карабкалась девчонка ростом под два метра. Ее юбка свободно развевалась, выставляя на обозрение острые коленки и несвежее исподнее. У моего окна она на мгновение замерла и прижала к стеклу худое лицо. Я отшатнулся. Она как-то чудн о улыбнулась и полезла дальше на крышу; ступеньки пожарной лестницы содрогались под ее шагами. Я сделал два глубоких вдоха и направился к миссис Геллер. Попросил предоставить мне комнату без пожарной лестницы.

— Ша, — сказала она. — Это всего-навсего Фейгеле. Она мухи не обидит.

Я был в бешенстве.

— Как мне работать, когда она вот так бегает?

— Сынок, — сказала она, — ты к ней привыкнешь.

— Почему вы не позовете полицию, пусть ее арестуют?

— Арестуют? Да ей всего двенадцать.

Увидев, что коты миссис Геллер начали выгибать спины, я тут же поостыл.

— Ну а отцу ее почему никто не скажет?

— Отцу? Ее отец умер. Погиб на войне. А мать целыми днями работает, а когда не работает, никто не знает, где она. И что я могу тут поделать? Кто еще примет ее с такой дочкой? Неужто надо было вышвырнуть их на улицу? А кроме того, Фейгеле — еврейка. За это я могу поручиться.

Не знаю, каких слов она от меня ждала, только, казалось, она заводится.

— Иди, если хочешь, забирай вещи и иди. Мне плевать, даже если все жильцы съедут. Больно они нужны, квартиранты! Фейгеле остается! И точка!

— Хорошо, миссис Геллер, хорошо. Но не могли бы вы попросить ее не ходить по моей пожарной лестнице?

— Нет! Эта девочка ходит везде, где захочет.

Тут она слегка сбавила тон.

— Сынок, — сказала она, — знаешь, почему ее зовут Фейгеле, а? Это на идише «птичка». Я сама придумала ей это имя. А почему? Потому что она всегда так кружит и порхает, словно и вправду птичка. И добрая она, как птичка. Местные мальчишки, поганцы этакие, обзывают ее по-всякому. Но спроси меня, так дурачки здесь именно они.

Она умоляюще смотрела на меня, и я, хлопнув себя по бокам, сказал:

— Хорошо, пусть лазит по пожарной лестнице, — и ушел к себе в комнату.

Написал письмо Филу, сообщил свой новый адрес.

«Фил, — написал я, — Вторая авеню, конечно, не Новый Орлеан, но чуток свободы лучше, чем совсем ничего. Я уже встретил девочку-идиотку и женщину с повязкой на глазу, а я здесь всего полдня».

Ничего фантастического сообщить мне Филу было нечего, так что я закруглился.

— Отправлю завтра, — сказал я себе и, подложив под голову штаны вместо подушки, лег спать.

Я опасался, что ночью мне будут сниться кошмары: Фейгеле или коты миссис Геллер — и я буду кричать от страха среди ночи, но спал я крепко. Едва я проснулся, как начал чихать. Я наполовину был засыпан штукатуркой. С крыши доносилось: «Фейгеле, Фейгеле — идиотка». Потолок в пяти-шести местах затрещал по швам, пришлось защищать голову от обстрела падающей штукатуркой.

— С меня хватит, — пробормотал я и, натянув штаны, полез на крышу.

Там шестеро ребятишек обступили Фейгеле и дружно ее дразнили. На пятерых были ермолки. На одном — бескозырка. Его звали Хайми, и он верховодил всей компанией. Фейгеле сидела на крытой толем крыше, юбка задрана выше колен. Она искала свои туфли. Хайми замахал в воздухе руками и крикнул:

— Полетай, Фейгеле, полетай!

Другие вторили:

— Полетай, Фейгеле, полетай.

Кто-то сказал:

— А давайте поиграем в горячую картошку, — и подкинул вверх нечто похожее на огромный ломоть хлеба или, может, футбольный мяч. Я присмотрелся. То была одна из туфель Фейгеле.