Тадеуш Бреза - Валтасаров пир. Лабиринт

— Неглубокий! — сообщил он. — Уцепись за остатки решетки и спускайся. Веревка тебе ни к чему, да и не выдержит она: слишком тонкая.

— Зато длинная! Это для связи с тобой. Я каждую минуту буду дергать за веревку. Прекратятся рывки, значит, со мной что-то случилось!

— Давай лучше я спущусь!

— Я быстрее тайник найду. Ничего не поделаешь!

Коснувшись пола, он долго ощупывал носками ботинок грунт, прежде чем встать на ноги, а потом попросил фонарик.

— У тебя ведь есть, — напомнил Хаза.

— Дай второй! Я верну сейчас.

Зажав в каждой руке по фонарику, словно револьверы, Анджей двинулся вперед. Он шел, поминутно дергая веревку, освещая все закоулки. Ни скелетов, ни разложившихся трупов; вообще никаких неприятных неожиданностей. Только пустые бутылки кругом, битые реторты, металлические тигли, покрытые то ржавчиной, то зеленью, негодные термометры, части приборов — старый, ненужный хлам, но и его немного. Вещи все знакомые! Он заглянул в соседнее помещение, в следующее — везде одно и то же. Все по-прежнему. Разве что пыли чуть больше, налет известки на всем, да кое-где кирпичи повыпали из стен под напором взрывной волны. Той самой, наверно, которая разрушила лестницу из лаборатории в подвал, обломками завалив и проход к тайнику, где хранился «Пир». Беда невелика!

Анджей огляделся — здесь ему был знаком каждый уголок, это единственное, что уцелело в неприкосновенности от всей фабрики, от особняка Левартов, флигелей, складов, пережив сентябрь, войну, восстание. Анджей остановился и покачал головой: вот ирония судьбы, почему сохранилось именно это место, а не другое. Из задумчивости его вывел Хаза. Не получая сигналов, он нетерпеливо дернул за веревку. Анджей очнулся и тем же путем пошел назад. Под оконцем фонарик осветил дохлую кошку — ее присыпало мусором, когда они высадили решетку. Это она и воняла так. Впрочем, теперь уже меньше: только голова, кончики лап да хвост виднелись из-под пыли и щебня. Анджей протянул Хазе фонарик.

— Ну, как, порядок?

— Порядок!

Анджей отвязал веревку, до смешного ненужную в этом привычном месте. Но Хаза настоял, чтобы он оставил ее.

— Я уже испугался за тебя, — сказал он. — На тебя что, столбняк напал? Увидел что-нибудь?

— Да нет! — ответил Анджей и протянул руку за киркой и одной из лопат.

Придя на место, он закрепил фонарик на поясе и стал откидывать лопатой куски кирпича и штукатурки. Дело в том, что не все подвальные помещения под лабораторией находились на одном уровне: следствие изменения проекта в ходе строительства. Из того помещения, куда через окно проник Анджей, вели в другое вниз три ступеньки. Так, что над подвалом повыше было пустое пространство, подобие очень низкой и глубокой ниши, устье которой было заделано, — попасть туда можно было, лишь убрав ступени. Действуя по указанию Кензеля, который заранее взломал и сдвинул ступеньки в сторону, Анджей всунул тогда футляр с картиной в отверстие, поставил ступени на место, а щели зацементировал.

Сейчас он очищал лестницу от обломков. Фонарик болтался на поясе, и толку от него было мало. Уриашевич погасил его. И тогда заметил, что там, где он орудует лопатой, чуть светлей, чем в остальной части подвала. Задрав голову, он увидел прямо над собой в крыше разрушенной лаборатории пробоину, а в ней — клочок неба с мерцающими звездами. Лопата скрежетала по цементу, обломки с грохотом отлетали в сторону; за веревку дергать нужды не было: доносившиеся звуки лучше всяких сигналов убеждали Хазу, что все в порядке. Анджей прервал работу и направился к окну.

— Привяжи где-нибудь веревку, — сказал он, — и выйди на улицу, покарауль. А в случае чего дай знать. А то, сдается мне, шум этот за версту слышно.

— Хорошо!

Хаза исчез в темноте.

Анджей вернулся обратно и тщательно очистил лестницу, чтобы легче было действовать. Потом посветил фонариком, стараясь припомнить, где Кензель советовал поддеть киркой. Ага! Между порогом и ступеньками зияла щель, видно, толчок при взрыве был изрядный. Уриашевич ударил, поддел — и готово! Все оказалось проще, чем он предполагал. Доступ к картине был свободен, но самой картины не было.

Уриашевич почувствовал, что его сейчас вырвет, и судорожно стал глотать наполнившую рот слюну. Потом опустился на колени, несколько раз вздохнул, чтобы успокоиться, и поглубже заглянул в отверстие под ступеньками. Картину могло ведь и отбросить взрывом. Но зачем обманывать себя! Низкая ниша была пуста. И никаких следов, даже царапин на том месте, куда он вложил в свое время картину. Ее украли! Не могла же она сама вмуроваться в стены или врыться в землю, как крот. Немцы наткнулись на нее, когда вывозили машины, и забрали. Ясно как божий день.