Сара Кроссан - Одно целое [litres]

и идет вниз по холму,

увлекая меня за собой

к дому и завтраку.

Обещанный ураган

причинил нам единственный ущерб:

сорвал с яблони тонну спелых яблок.

Теперь они лежат в траве,

как забытые всеми бильярдные шары

на зеленом сукне.

Я уже несколько дней

пыталась сбивать их шваброй

и футбольным мячом –

особенно манили крупные,

красные,

жирные

на самом верху.

Типпи не помогала.

Она ненавидит печь и знает, что именно этим

мы все и займемся,

если я сшибу хоть несколько штук.

Она пыхтела, зевала и ныла:

– Пойдем домой, Грейс!

В итоге мы и пошли.

А теперь все яблоки немного помяты

и повреждены,

но для пирога сгодятся.

Типпи говорит:

– Ты же знаешь, что мы можем купить

пирог в магазине?

И сэкономить кучу времени?

Но дело-то не в этом.

Я хочу услышать тонкий чистый хруст

острого ножа, разрезающего яблочную мякоть.

Я хочу раскатать тесто и накрыть им начинку,

как уютным одеялом.

Я хочу следить за временем, то и дело

заглядывать в духовку

и переживать, что получится.

– Хотя бы притворись, что тебе это

по душе, – говорю,

а Типпи фыркает:

– Да без проблем…

Вранье.

Что-что, а притворяться она никогда

не умела.

Дракон проводит выходной в балетной

студии.

Мама уходит на работу.

Бабуля отправляется на встречу с подружкой,

а папа просто исчезает.

Мы вдвоем,

и делать нам нечего.

Поэтому.

Очень неохотно

Типпи делает слоеное тесто,

а я чищу и режу яблоки.

Вместе мы печем пирог,

обильно посыпав его корицей и сахаром.

Такой ни в одном магазине

не купишь.

Попробовав,

Типпи немного уступает:

– Хорош, – говорит.

Заливает его сливками

и делает фотку,

чтобы запостить ее онлайн

и всем показать,

что мы сделали

из обломков кораблекрушения.

Типпи смотрит то в свою вылизанную

дочиста тарелку,

то в телефон. Он коротко вибрирует.

– Яс заценила пирог, –

говорит.

Снова вибрация.

– Джон тоже.

– Круто, – отвечаю я

и беру себе еще кусочек,

гадая,

чем же я занималась,

когда Типпи их френдила.

Джон о чем-то секретничает с Ясмин

и не видит, как мы с Типпи

входим в комнату отдыха

и присаживаемся за фортепиано

на хлипкий табурет.

Я допиваю остатки

зеленого смузи,

и хлюпанье соломинки

почти заглушает слова Джона.

Но не совсем.

– Ужасно стремно, конечно. Такая красота

зря пропадает.

Ясмин поднимает голову,

видит нас

и заливается краской от ключиц до кончиков

ушей,

усыпанных пирсингом.

Понятно, о ком они говорят…

Типпи вскакивает, увлекая меня за собой,

пинает табурет и орет:

– Зря пропадаем?!. Это мы-то?!

Ярость кипит в наших венах,

во всем теле пульсирует гнев.

Джон тоже встает,

пытается взять меня за руку,

но я отдергиваю ее и сверлю его злобным

взглядом:

слабо повторить?

или отмазаться,

оправдаться

словами, которые

причиняют не меньше боли?

– Я не…

Я не то имел в виду… –

Голос у него тихий,

взгляд – уверенный и открытый.

– Я только хотел сказать,

что вы красивые.

Вот и все.

Мне хочется ему верить,

поговорить с ним,

дать досказать,

но Типпи

тащит меня прочь

по коридору

в класс.

И меня это бесит.

Бесит прятаться

от тех, с кем мне обычно

спокойно.

– Я думала, они другие,

а они такие же бестолочи,

как и все остальные, – говорит Типпи.

Я молчу.

В голове стучится

только одно слово:

«красивые»,

и молчать – это максимум,

на что я способна,

чтобы не расплакаться от счастья.

Мы не сплетничали,

а обсуждали,

как это круто – что вы учитесь с нами

в «Хорнбиконе».

И мы не хотим, чтобы вы были другими,

просто говорили, какие вы классные. Правда.

Бросьте, мы бы не стали с вами тусоваться,

если бы вы нам не нравились,

мы ненавидим почти всех, кто тут есть,

кроме вас,

а это, блин, уже практически чудо.

Так что хватит дуться,

пошли лучше в церковь

курить.

Ясмин объяснила, что обидного было в моих

словах.

Клянусь, это я все говорил, а не она.

Но вы меня простите, пожалуйста,

если я ляпнул фигню, от которой вам грустно,