Энн Пэтчетт - Прощальный фокус [litres]

– Он не забыл вас. – Но это были лишь слова, которых требовала вежливость. Правды Сабина не знала. Возможно, Парсифаль забыл мать. Ни малейших следов прошлого Сабина в нем не замечала. А возможно, кусочки своего прошлого он уносил с собой в постель и перебирал в памяти перед сном, засыпая, и среди прочего там была и женщина, сидящая сейчас напротив Сабины.

«Когда я думаю о матери, она мне представляется за фортепьяно», – говорил Сабине Парсифаль в те далекие дни, когда она еще не перестала забрасывать его вопросами. Но никакого фортепьяно в этом доме не было.

– Не старайся ты, чтоб мне стало легче.

– Я бы очень-очень хотела, чтобы вам стало легче, – сказала Сабина и допила остаток виски до самого льда. – Чтобы нам обеим стало легче.

Холодильник тихо рыкнул и возобновил свое утробное электрическое урчание. Дот заморгала, словно внезапно пробудившись.

– Знаешь, последние десять лет я все утешала себя мыслью, что он вернется. Это когда я его в телевизоре увидела и когда он деньги мне присылать стал. Тогда я мечтать стала, что в один прекрасный день я дверь открою, а он там. Мы с девочками только об этом и говорили. Иной раз, бывало, еду из магазина, и даже ладони на руле мокрыми становятся, так ясно это вижу, и такая уверенность в душе поднимается, уверенность абсолютная, просто на удивление!

– Понимаю, – сказала Сабина.

Нет, проживи Парсифаль еще двадцать, еще сорок лет, он не вернулся бы в этот дом. Он отрекся от него. Даже в те минуты, когда он клал деньги в конверт – каждый месяц, – дом для Парсифаля не существовал.

– И я думаю, что эта моя мечта все и испортила. Ведь из-за нее я сидела тут и не разыскивала его – думала, он сам меня найдет. А потом запал у меня иссяк и я перестала ждать. И стоило перестать ждать, как ты приехала.

– Вот как?

– Ты приехала вместо него. Заняла его место. Это Китти так сказала, что все эти годы мы сохраняли для него место за столом, и вот теперь приехала ты, и место больше не пустует. Так для всех лучше.

Дот улыбнулась ей – совсем как мать, когда маленькая Сабина хорошо занималась в балетном классе.

– Мне ужасно неприятно вам это напоминать, – сказала Сабина, мешая пальцем кубики льда в стакане. – Но вы же знаете, что здесь я не останусь. Рано или поздно мне надо будет вернуться в Лос-Анджелес.

– Мы даже говорили, что хорошо бы запереть тебя в подвале, но с твоим знанием всяких фокусов ты, наверное, сумела бы сбежать.

– Точно!

Дот похлопала ее по руке.

– Отправляйся-ка спать, Сабина! Уже поздно. Никто не станет просить тебя остаться в Небраске. Чтоб хотеть здесь жить, надо здесь родиться. Ты моя невестка, ты член семьи – где бы ни был твой дом.

Сабина поцеловала Дот и направилась к себе в комнату. Холод сморил ее. Даже сидя в доме, хотелось спать. Пора домой. Сабине представилось, как она идет по длинному коридору в свою спальню на Иволговой улице. Она провела рукой по деревянной обшивке стены дома, где провел свои детские годы Парсифаль, и вспомнила запах лимонных деревьев с примесью хлорки из бассейна. Через день-другой, совсем скоро, она улетит домой.

В Лос-Анджелесе каждый день был полон забот. Купить лекарства, отвезти клиенту макет здания, съездить пообедать у «Кантера», показать Кроля ветеринару. Все это требовало постоянного внимания – как фокусы. Первым, чему научил ее Парсифаль, было следующее правило: для того чтобы фокус получился, он должен войти в привычку. Как еда и сон. Сабине было стыдно лениться. Чистя зубы одной рукой, в другой она крутила шарики. Между тем никто не отменял основную работу – вырезать стекла для окон, красить траву для газона на макете. Стены мастерской были увешаны эскизами зданий, которым из двухмерных предстояло превратиться в трехмерные, а Сабина месяцами не могла выкроить времени, чтобы ими заняться. Она составляла списки всего, что требовалось купить, сделать, отрепетировать. Днем список понуждал ее к действиям, а вечером, ложась в постель, она прокручивала в голове все то, что не успела, не смогла выполнить, забыла. В точности, как в детстве, когда она разрывалась между еврейской школой, уроками рисования, балетным классом, задачами по математике – и еще надо стол накрыть к ужину.

В Небраске все было по-другому.

Здесь она спала. Часами смотрела на переплетение черных веток, шуршащих о зимние рамы в комнате Парсифаля. Ждала возвращения с работы Дот и Берти. Ждала Китти с мальчиками. Они наведывались часто и всегда являлись в назначенный час. Весь день Сабины строился вокруг их приездов и отъездов. В доме было чисто, но, оставаясь одна, она все равно убиралась. Одолела половину книги «Радости кулинарии» и даже рискнула испечь желтый валлийский кекс. Рецепт этот она выбрала, потому что он показался ей самым сложным и утомительным, а также потому, что в доме нашлись все необходимые ингредиенты. В итоге Сабина оставила Феттерсов без яиц. В углу гаража она обнаружила лопату для снега. Надела ботинки, шапку, перчатки и вышла расчистить подход к крыльцу. Затем принялась за подъездную дорожку. Сабина никогда раньше не убирала снег и, каждый раз поднимая лопату, удивлялась тяжести крохотных белых пушинок. Вспомнился вычитанный где-то совет: чистить снег лучше поручать женщинам, а не мужчинам, так как последние более склонны к сердечным приступам. Замечательная смерть – рухнуть в сугроб и лежать там, леденея, пока домашние тебя не хватятся. Ломило спину, ныли мускулы, о существовании которых она даже и не подозревала. Она чувствовала, как под тонкой шерстью перчаток надуваются и саднят мозоли. Расчищая боковые дорожки, Сабина увлеклась так, что забралась на соседские участки. Наконец она вернулась в дом и не без труда вылезла из заледеневшей верхней одежды. Сидя в горячей ванне, Сабина дрожала в ознобе. Пальцы на ногах побелели, сморщились и онемели. За окнами опять началась метель.