Энн Пэтчетт - Прощальный фокус [litres]

Осушив свой стакан, Дот водрузила его на стол и удовлетворенно взглянула на оставшийся на дне лед: задача успешно выполнена.

– Но я же вовсе на него не похожа, – печально призналась Сабина. Перед ее мысленным взором развернулся громадный, бесконечный список их различий. – Он был, что называется, душа общества, мог разговорить любого, очаровать, он так и дела делал!

Надо было видеть Парсифаля на аукционах, наблюдать, как он торговался – так упрямо, так решительно, что другие дельцы отступали, думали, что все бесполезно, этот все равно всех обойдет. И Парсифаль увозил облюбованный им ковер в Пасадену и потом, задрав цену вдвое, продавал его какой-нибудь старой леди из Глендейла, внушив ей, что отдает ковер чуть ли не даром, что это по сути не сделка, а подарок на Рождество. А для представлений он изобретал множество уловок, отвлекающих внимание публики, мог весь зал заставить глаз не сводить с его коленей, пока его руки вытаскивали апельсины у зрителей из карманов.

Дот оставила бутылку «Джека Дэниелса» на кухонной стойке, рядом с пустым поддоном для льда, и теперь пришлось за ней подниматься.

– У меня две дочери, – сказала она. – Дочерей я изучила хорошо. А ты вот другая, ты как мой сын.

Прежде чем наполнить собственный стакан, она жестом указала на бутылку Сабине, но та лишь мотнула головой.

– Всего капельку! – Дот все равно плеснула ей немного. – А то я буду пьяницей выглядеть. Китти и Берти, они же ничего скрыть не могут. И людей в оборот брать не умеют, ну разве что кроме меня, потому что все стараются наизнанку вывернуться, другим услужить. Думаешь, смогли бы они устоять и не рассказать, когда их все просят, как можно не падать, когда стоишь вниз головой на стуле?

– Думаю, смогли бы, если захотели.

– Дудки! – Придавая веса своему аргументу, Дот постучала пальцем по стакану Сабины. – В жизни бы не смогли! Раскололись бы еще прежде, чем их спросили! А Гай… господи, да от Гая добиться ответа на вопрос «Который час?» уже был подвиг. Он был как ты. Скрывал что-то просто потому, что всем это хотелось узнать. А как развлекал он нас всегда – бейсбольными мячами жонглировал, спародировать мог кого хочешь, и одноклассников своих, и знаменитостей всяких, и нас. Никогда не был задирой, не дразнил никого, но всегда умел отстаивать свое, идти своим путем. Эл мог как угодно орать на него, но он головы не терял. Совсем как ты. Вот отец его на стенку и лез. – Дот закрыла глаза, вглядываясь в проплывавшие перед ее внутренним взором яркие картины. – Эл мог сколько угодно вопить, гонять Гая по всему дому, колотить, все равно победителем выходил Гай. Гай был умнее Эла, и точка. Ох, как же Эл от этого бесился! Но какие бы наказания он для сына ни измышлял, Гай его не боялся, и все тут! А я вот что скажу тебе: надо было бояться! Я и ему все время твердила: «Не глупи, сделай вид, что боишься отца!» Ему ведь больше ничего от нас и нужно не было, кроме как страх наш увидеть.

– Но он и боялся, – сказала Сабина. – И голову потерял. Разве то, что произошло, этого не доказывает?

Сабина опустила глаза и заметила на полу темное пятнышко – след уроненной ею сигареты. А подальше можно разглядеть место, где когда-то лежала Дот и куда упал, как подкошенный, ее муж. Знакомство с достопримечательностями, как на прогулке по пляжам Иводзимы.

– Нет, – сказала Дот с уверенностью свидетеля, видевшего все своими глазами в погожий день. – Гай сделал единственное, что мог сделать. Он не собирался убить отца, только остановить его. Он очень хотел его остановить. И головы не терял, действовал с умом. Он не мог оттащить от меня Эла, и он понимал, что времени позвать кого-нибудь на помощь у него нет. Он увидел это, осмыслил и поступил как мог. Это не называется «потерять голову!».

Дот медленно отхлебнула из стакана и продолжала уже спокойнее:

– Жалко, что Гай сам тебе все это не объяснил, у него бы это вышло куда как лучше.

– Да, жалко.

– Но он точно совестью не мучился. Может, ему и было жаль отца, может, он и винил в этом себя, но в тот день, когда он вернулся из Лоуэлла, он сказал мне, что поступил, как должно. Каким же он был взрослым в свои восемнадцать. Уже тогда понимал вещи, до которых я еле-еле доперла через бог знает сколько лет! Я так мечтала поговорить с ним, сказать ему однажды, что наконец сумела во всем разобраться, но кто стал бы ждать так долго! К тому времени, когда я все поняла, он уже был знаменитость, известный фокусник. И у него была ты. Обо мне он к тому времени и думать забыл.