Энн Пэтчетт - Прощальный фокус [litres]

Продюсеры велели им быть в костюмах. Сабина выбрала свой любимый – лиловый с синей отделкой. Взяла, приложила к себе, придерживая у пояса.

– Надень красный! – бросил Парсифаль мимоходом, не разглядев ничего, кроме цвета. Слабо верится, подумала Сабина, что родители обрадуются, увидев ее в телевизоре одетой в красное.

Приехав на пробу, они никак не могли отыскать мужчину, давшего им визитку, – в фойе беспокойно толкались толпы соискателей. Нервничали комики. Певцы теснились в углу, беззвучно пробуя губами какие-то звуки. Они увидели знакомого фокусника, выступавшего под именем Оливер Твист, но едва направились в его сторону, как тот, подхватив свой реквизит, ретировался в коридор.

– Я так волнуюсь, – шепнул Парсифаль. – Боюсь, как бы руки не задрожали.

– Ладно, – сказала Берти. – Договорились. Включайте!

Дот уже сидела в своем кресле. Берти ринулась занять место на краешке дивана – Берти, Китти и с ними в ряд Сабина. Гай сел во второе кресло. Го растянулся на полу у них в ногах, как огромная собака. Китти, наклонившись к Сабине, шепнула:

– Я рада, что вы не уехали. А то весь день меня совесть мучила.

– Ш-ш, – прервала ее Дот. – Начинается!

Китти, примолкнув, тихонько накрыла ладонью руку Сабины и крепко ее сжала. Сабина удивилась тому, как сильно, дойдя до самого плеча, отозвалось в ней это прикосновение.

Парсифаль положил телефонную трубку и обнял Сабину так порывисто, что приподнял над полом.

– Взяли! – воскликнул он. – Нас взяли! Взяли!

– Ну, вперед! – сказал Гай, нажимая кнопку.

Раздались аплодисменты к предыдущему выступлению. Карсон сидел за столом и, поигрывая карандашом между пальцами, улыбался – сдержанной, чуть смущенной и невероятно хитрой улыбкой. Сабина тут же вспомнила это лицо, такое красивое, так чудесно подсвеченное ореолом известности – тем самым, который все замечают, но никто толком не может описать. Он был в бежевом костюме, седоватый, с короткой стрижкой.

Неудивительно, что Парсифаль без ума от него.

– А когда мы вернемся, вас ожидает приятный сюрприз. Впервые в нашем шоу – фокусник Парсифаль! – Карсон ловко крутанул карандаш между пальцами и постучал о стол резиновым ластиком, как бы привлекая внимание публики, – Так что советую не отходить от экрана!

Вступил оркестр Дока Северинсена, и Сабине вспомнилось, как оглушала эта музыка тогда, в студии. С экрана она звучала совсем негромко. Затем изображение сменила мультяшная картинка: телевизор, преследуемый торшером. Оба – выключены из розеток, вздернутые провода с вилками штепселей похожи на раздвоенные хвосты. На экране надпись: ВЕЧЕРНЕЕ ШОУ С ДЖОННИ КАРСОНОМ. Как будто зрители еще не догадались.

На мгновение надпись сменилась цветным экраном с кругом посередине. Три, два, один. «Здесь у них реклама была, – пояснил Гай Сабине. – У нас ее нет».

За пестрым занавесом рядом с ними стоял человек в наушниках и с планшетом. Их готовили, натаскивали, с ними репетировали. Но он еще раз проговорил с ними весь текст. Когда занавес раздвинется – их выход, и никаких заминок. Когда занавес раскроется снова – надо уйти со сцены. Джоан Риверс и Оливия Ньютон-Джон сидели на диване рядом с Джонни Карсоном. Парсифалю и Сабине повезло тогда, что ведущим был сам Карсон. На его месте вполне могла оказаться Джоан Риверс, которая на этот раз присутствовала лишь в качестве гостьи. С ведущей-дублером рейтинг передачи резко падал.

Парсифаль и Сабина взялись за руки и, крепко сжав их, притиснулись друг к другу. «Три, два…» – произнес человек с наушниками, но вместо того, чтобы сказать «один», лишь резко ткнул в раскрывающийся занавес – марш вперед!

– А вот и вы, – сказала Китти.

В ту же секунду, как Дот их увидела, глаза ее наполнились слезами. Она зажала рукой рот.

– Она всегда ревет, – шепнула Китти, обдав Сабину запахом мятной жвачки с примесью табака. – Сколько ни смотрит, все равно ревет. А она, бывает, по десять раз на дню смотрит.

Юные. Вот главное слово. Они были юными. Стройные, высокие и красивые. Оба. Юные. Парсифаль так и лучился здоровьем. Словно сияние исходило от его кожи. Он мог бы сниматься в рекламе молока. В рекламе свежего воздуха и солнечных ванн. В рекламе жизни среди красот Южной Калифорнии. Сабина и позабыла, что у него было такое здоровье, позабыла, что вообще бывает такое здоровье. И это было больно. Она потеряла все, так и не успев ничего понять. Мир, который ей мечтался, теперь остался лишь в телевизоре. Там его молодость, его жизнь. Вот так же смотрела она подростком, как человек идет по поверхности Луны – настолько чудесно, что кажется подделкой. Она не могла оторвать взгляд от великолепно скроенной фигуры Парсифаля, а на девушку рядом даже не смотрела. Только краем глаза заметила силуэт в красном.