Роман Солнцев - Восторженный беглец

В углу стояло пианино "Енисей", на стуле висела девичья школьная форма. Я понял, что у хозяйки взрослая дочь. На столе, среди яркого шелка, посверкивала швейная машина. Видно, мастерица эта женщина.

— Кто вам дал адрес? — спросила она, уже успокаиваясь. Лицо v нее стало розовым, почти молодым. — Братик? Хоть жив он, здоров? Эх, дурачок… Да садитесь!

Поставив рюкзак возле ног, я, наконец, сел. а она отвернулась к окну. Чтобы как-то заполнить паузу, я принялся рассказывать, что ищу Костю не только как его друг, но еще по просьбе коллектива, потому что он талантливый ученый, дерзнул соединить разные науки, но так повернулась его жизнь…

— Я знаю, — тихо остановила меня женщина. — Только где он сейчас, представления не имею. У меня его свитер остался… — Она достала из кладовки черный драный свитер, который я никогда не видел. — Книги… — Подвинула томик Лермонтова (не тот, что во Владивостоке, другой!) и "Воспоминания о Ландау" (мы оба мечтали достать, да все не удавалось). — В ноябре мне говорит: собираюсь в Харьков… но вот недавно передали, кто-то видел его в Дудинке.

— Когда недавно?!

— Недели две назад. Что он там делает, понятия не имею. Если бы лето — ясно… собирается на кораблях по Северному Ледовитому… или на юг, домой, в ваши Белояры. А сейчас?.. Кофе хотите? У вас обморожение, пятно на щеке…

Но я уже не мог сидеть, я вскочил и тер щеку, лихорадочно соображая, как мне сейчас быть? Попросить Татышева дозвониться до милиции в Дудинке или самому срочно ехать? Наверное, лучше самому, совесть будет спокойней, хотя трудно сказать, где я его там искать буду?

— До свидания. — Я схватил рюкзак. — Вы не дадите мне Ландау, пока я в электричке почитаю. А потом отдам — Косте! — Кто знает, не из суеверия ли я попросил эту книжку?..

— Да возьмите все! — Женщина заплакала. И я понял, что ей будет легче, если я заберу все Костины вещи. Она и фотографию сняла со стены — свернув трубочкой, протянула.

Виновато помявшись в дверях, я побежал сквозь метель.

И вдруг у меня мелькнула мысль, совершенно не относящаяся к Косте, а к моей и его работе. Не попробовать ли поискать границу между кристаллом и живой клеткой, с ее тоже совершенной, но асимметрической структурой? Где та грань, когда оживает — в буквальном смысле — красота? Я вам не могу сейчас точно сформулировать свою мысль, или мысленку, как сказал бы Татищев. Мы бы с Костей били два туннеля друг другу навстречу…

В Дудинку я добрался только вечером. Метель переходила в пургу. Я прибежал в милицию. Оказывается, Татышев сюда уже звонил. Иванова в последние десять дней здесь не видел никто — ни в порту, где крутятся бичи, ни в гастрономах среди грузчиков, ни в вытрезвителе. И все же. переночевав в гостинице, я с раннего утра до полдня (здесь тоже сплошное электричество и мрак на небе!) бродил по деревянному городу на холмах, с толстыми трубами отоплении, поднятыми над улицей, над головами, — заглядывал в кафе, в магазины. Остановив каких-то потрепанных парней, показал им фотографию Кости. Нет, они его не знали.

Ночью милиция Дудинки доставила меня на "газике" в Норильск — торопил Татышев. Мне сказали, что по аэропортам Севера было предупреждение: вот-вот пурга.

— Все-таки сам!.. — встретил меня старший лейтенант с улыбкой. — Утренним самолетишком надо убираться!..

— Нет, — возразил я. — Мы не были на Каеркане…

Татышев покраснел.,

— А я что тут как суслик сижу?! Да его фотки аж дружинникам вручены, сотню штук нашлепали!

— Нет, давайте жене позвоним, — упирался я.

Связь была. Нас соединили с Люсиной квартирой через полчаса. Но слышно было ужасно плохо. Здесь не кабельная линия — радиотелефон. Я кричал сквозь магнитные помехи, сквозь шорох звезд и музыку северного сияния, сквозь гул надвигающейся пурги, когда снег, перемещаясь кубическими километрами, электризуется и перекрывает своим скрежетом все сигналы… Я кричал Люсе, что здесь его нет, но что он был месяц назад, напечатал стихи в газете, что у меня его свитер и две книги, но где он сейчас — никто не знает. Будто бы он собирался лететь в Харьков. В ответ на слова Люси, чтобы я срочно летел в Харьков, я ответил, что мы с Татышевым туда же дали в милицию телеграмму, выслали фотографию. Пусть Люся не беспокоится, он жив, его видели! Его портрет красуется в "Заполярной правде" на четвертой странице! Долго я не мог понять, что мне кричит Люся. Наконец, разобрал: как. как он выглядит?! На портрете-то? Да замечательно! Снова отрастил волосы. Что?! Ах, черт, я совсем упустил из виду, что Люся-то не знает, что Костя ходил обритый… Но я думаю, что все, что она не поняла, она отнесет за счет плохой слышимости…