Рене Карлино - Милая [litres]

По общему мнению, Брент Блэктон был крупным знатоком студийной работы, выпустившим больше хитов, чем Джимми Джем [34] Джимми Джем (Джеймс Сэмюэл) – американский продюсер и автор песен. , но Уилл считал его лжецом, отчасти потому, что в первый же день, когда они познакомились, Блэктон спросил, какого рода музыку исполняет Уилл.

– Боже мой, твою мать, вы не знаете, какую музыку я играю? Я играю дерьмовую шведскую фольклорную музыку – засунь ее себе в задницу.

Не стоит говорить, что Блэктону это не понравилось, а в музыкальном бизнесе первое впечатление решает все.

– Они хотят, чтобы ты подписал контракт, прежде чем они потратят хотя бы десять центов на эту песню. Блэктон хочет, чтобы Соня подпевала на бэк-вокале, и фирма на сто процентов на его стороне.

– Нет! Ни за что, черт побери! Ты должен был бороться за меня, Фрэнк. Вот за что ты получаешь свои десять процентов.

– Я не видел ни цента, Уилл, я не увижу их до тех пор, пока ты не подпишешь контракт и не станешь сотрудничать с этими людьми.

– Что же случилось со свободой артиста? Я попал в дерьмо! – Он хохотал, произнося эти слова. – Вы, ребята, окунули меня в дерьмо, вы хотите, чтобы я продал душу дьяволу. Я не стану, Фрэнк, я не стану продавать свою душу. – Потом он посмотрел на меня и ткнул пальцем мне в лицо. – Не стану! – Это был Уилл-неврастеник во всей красе.

– Успокойся, – решительно сказала я. – За кем последнее слово? Он еще ничего не подписал.

– Послушай, здесь большая шумиха вокруг Уилла, и в этом повинна Соня. Фирма хочет поймать эту волну.

Я видела, что Уилла разрывает на части. Он был на грани того, чтобы принять непоправимое и безрассудное решение.

– Дайте ему один день. Вы можете встретиться завтра. Он пять часов провел в самолете, дайте ему отоспаться. – Улыбнувшись, я бесстыдно хлопала ресницами, глядя на Фрэнка.

– Это от меня не зависит, милая, но я попытаюсь.

Фрэнк оставил нас ждать на улице. Струйка пота стекала у меня по лбу. Для Южной Калифорнии я была слишком тепло одета, несмотря на то что стояла зима.

– С ума сойти, в январе двадцать градусов – кошмар.

Я посмотрела на Уилла, явно переживавшего космический провал. Его лицо горело, и он дрожал, бессмысленно уставившись себе под ноги. Он был одет в черные джинсы, ботинки со стальной пластинкой на носке и серую толстовку поверх теплой майки с длинным рукавом. Я не могла понять, почему ему не жарко. Когда он, скрестив руки, снова задрожал, я приложила ладонь к его лбу.

– У тебя жар. – Я заглянула ему в глаза, но он продолжал смотреть на пустую парковку у меня за спиной.

Плечи у него поникли, а лицо осунулось.

– Нет, так бывает, когда люди, которым ты доверяешь, вырывают у тебя из груди сердце и подбрасывают в воздухе.

Мне хотелось завернуть его в одеяло и положить себе в карман для сохранности.

Как раз в этот момент из здания ленивой походкой вышла Соня и, подойдя к нам, положила руку Уиллу на плечо. Прежде чем заговорить с ним, она взглянула на меня и ухмыльнулась.

– Уилли, что случилось? Ты сердишься? – Она говорила визгливым голосом, словно скребла ногтями по школьной доске. Меня чуть не стошнило, а потом я тряхнула головой. Уилл, не поднимая глаз, не обращал на нее внимания. На ней было узкое розовое кружевное платье, не позволяющее разгуляться воображению, но ее туфли по-настоящему поразили меня. Она была обута в белые туфли на платформе не менее двадцати пяти сантиметров высотой. Ее стопа была изогнута под таким крутым углом, что я подумала, что у нее, должно быть очень гибкие суставы. Я таращила на нее глаза, размышляя о том, как это вообще возможно. Ее худая невысокая фигурка почти сравнялась ростом с Уиллом, рост которого был выше метра восьмидесяти.

– Думаю, Уилл хочет остаться один.

– Тогда ты тут лишняя… – У нее было привлекательное кукольное личико, пухлые алые губы, карие глаза и тонкие черные брови, похожие на стрелы. Хотя она неплохо пела, когда она говорила, ее голос едва можно было вынести. Изогнув свои стрелы, она ждала, что я отвечу.

– Ну, я – подруга Уилла. – В тот момент, когда я произнесла эти слова, Уилл посмотрел на меня с проблеском надежды в глазах. Его рот искривился в беззастенчивой ухмылке. Если бы меня спросили, что он чувствует, я бы сказала вот что: он рад тому, что я назвалась его подружкой, и вдобавок заинтригован перспективой склоки между Соней и мной. Посмотрев на него, я закатила глаза.

– Соня, это Миа. Миа, это Соня.