— Так ты упал в обморок... — Бобби уже не терпелось узнать, что было дальше.
— Да, всего на минуту. А когда я очнулся, Джулиан сообщил мне хорошую новость.
— Какую? — спросил Бобби.
— В понедельник мы с ним улетаем в Нью-Йорк. На фотосессию, на две недели.
И вот отсюда все встало раком. Я-то думал, что мои лучшие друзья искренне порадуются за меня, типа «Ура! Это здорово! Действительно хорошие новости!», но вместо дружеского сорадования получил напряженное молчание. То есть мои слова были восприняты более чем прохладно.
— В Нью-Йорк? — переспросила Сейди, как будто не расслышала с первого раза.
— Да. Правда здорово? — До меня все еще не дошло. Сейди и Бобби переглянулись чуть ли не с заговорщицким видом. Было вполне очевидно, что они пытаются скрыть не подлежащий сомнению ужас, охвативший обоих при мысли о том, что их маленький Томми, больной на всю голову, ну хорошо, не больной, а психически нестабильный Томми, который буквально десять минут назад был на грани серьезного нервного срыва, бился в истерике, выл от отчаяния, и его еле-еле смогли успокоить, собирается сбежать в Нью-Йорк, в этот магнит для притыренных психов, Готхэм-сити в реале.
— Что такое? Я думал, вы за меня порадуетесь, — сказал я.
— Мы и радуемся, — соврал Бобби и даже не покраснел. — Просто мы за тебя беспокоимся. Ты нас так напугал. А если бы что-то такое случилось в Нью-Йорке? И нас бы не было рядом?
Очень далее разумное замечание, но я предпочел его проигнорировать.
— Тебе сейчас не нужны никакие экстримы, — сказала Сейди. — Тебе надо прийти в себя.
— Я приду. — Я опять начал злиться. Я был уверен, что уж Сейди и Бобби поймут, как мне нужна эта поездка. Именно сейчас. — Как раз в Нью-Йорке и приду.
— Нет, Томми. В Нью-Йорке тебя переклинит. Вспомни, какой ты вернулся, когда туда ездил последний раз. Когда вы расстались с Индией...
— Да, кстати, об Индии, — сказал я, очень довольный, что можно сменить тему. — Она сегодня звонила.
Очередной коллективный сеанс молчаливых напрягов под пледом. Как я уже говорил, Индию в нашем доме не любят.
Собственно, я понимаю, почему Бобби и Сейди так напряглись, услышав об Индии именно сегодня. Если бы не сегодняшняя показательная истерика, они бы, наверное, восприняли это известие не так скорбно. Но за последние полтора года у меня нередко случались подобные приступы буйных страданий (хотя и не столь монументальных) — именно из-за Индии. И я понимаю, что порядком достал Сейди и Бобби своими слезами и скрежетом зубовным, и вот теперь призрак тех самых страдальческих вечеров вновь поднялся во весь рост у меня за спиной вероятным предзнаменованием рецидива, и моих лучших друзей, судя по их поскучневшим лицам, явно не радовала эта радужная перспектива. Если я буду общаться с Индией по телефону или — не дай Бог! ха-ха! — с ней увижусь, это будет мое решение, но мне придется потом разбираться с последствиями, потому что заранее ясно, что ни к чему хорошему это не приведет, а поскольку я существо совершенно беспомощное (хуже маленького ребенка), Бобби с Сейди придется меня «вытаскивать», и приводить меня в чувство, и всячески утешать, а это, естественно, не самое приятное и увлекательное занятие. Так что дело не в Индии, дело во мне.
Однако мне не хотелось, чтобы конкретно сейчас мне вправляли мозги. На самом деле я предпочел бы вообще закрыть тему Индии, но об этом уже не могло быть и речи.
— Чего хотела? — с подозрением спросила Сейди, и в ее голосе явно слышались резкие нотки.
— Это точно она позвонила? Это не ты ей звонил? — уточнил Бобби, почитавший себя знатоком человеческих слабостей.
— Да точно она. Думаешь, я стал бы звонить ей сам?! В довершение всех радостей последних дней?
Бобби лишь проницательно усмехнулся, но ничего не сказал.
— Она просто хотела со мной поболтать. Ну, то есть... Прошло уже столько времени, и она подумала, что, может быть, нам уже можно встретиться, и я... в общем, я согласился.
Бобби с Сейди разом вскочили с дивана, сбросив плед на пол.
— Нет, Томми. Это не очень хорошая мысль. И тем более сейчас. — Сейди переключилась в режим строгой классной руководительницы, а Бобби сурово нахмурил брови. Кстати, суровость ему идет. Он такой весь из себя сексапильный, когда сердится.
Но это так, к слову.
— Томми, ты сам попросил, чтобы мы, если что, вправили тебе мозги. После вашей последней встречи, когда ты пришел в полном душевном раздрае, ты усадил нас на этот вот самый диван и взял с нас слово, чтобы, если ты соберешься увидеться с ней опять, мы сказали тебе, что не надо этого делать. И вот мы тебе говорим: Томми, не надо. Тем более что Сейди права: сейчас ты не в том состоянии, чтобы видеться с Индией. Ты посмотри на себя! Налицо состояние полного нестояния.
Читать дальше