Алан Камминг - Волшебная сказка Томми

— Мне и так очень хреново... а теперь еще вы на меня накинулись... типа мне мало...

— Томми, солнце, пожалуйста...

— Мы просто пытались...

Я продолжал, не давая им вставить слово:

— Вы говорите, что мне надо быть более ответственным, что мне надо подумать о Финне. Вы правы, да! И я сам это знаю! — Мне опять не хватало воздуха. Пришлось сделать паузу, чтобы отдышаться, а заодно и прикончить вино. — Просто мне неприятно, что вы тоже считаете меня безответственным мудаком! — Все, пиздец. Я сорвался. Меня трясло, я никак не мог успокоиться. У меня подкосились ноги, и я сам не понял, что произошло, но уже в следующую секунду я лежал на полу, и бился в истерике, и безутешно рыдал.

Сейди с Бобби бросились ко мне и принялись утешать — этакая импровизированная команда сострадательных телепузиков, искренне верящих, что дружеские объятия прогонят любую беду, — но я замкнулся в себе, как моллюск в своей раковине. Я не хотел, чтобы меня кто-то трогал. И в прямом, и в переносном смысле. Но, разумеется, хватило меня ненадолго. Потому что один я бы не справился. Столько всего в один день — для меня это было слишком.

Я рыдал целую вечность — эта была настоящая истерика со слезами, когда тебе кажется, что ты сейчас задохнешься от слез, и ничего нельзя сделать, и по этому поводу у тебя начинаются острые приступы тревоги вплоть до панических атак средней тяжести, — и извел целую кучу бумажных салфеток, но в конце концов все-таки успокоился. Бобби сделал мне горячий бутерброд с сыром, а Сейди сходила наверх и принесла мою полосатую пижаму, которую я надеваю, только когда болею. Когда мне действительно плохо. А мне было плохо. По-настоящему плохо. Так что пижама пришлась очень кстати.

Меня усадили на диван. Сейди героически поступилась своими принципами и обложила меня подушками со всех сторон, чтобы мне было удобнее. По всей гостиной валялись бумажные носовые платки. Они были похожи на крошечные смятые парашюты — фантасмагорический десант засохших соплей. На самом деле это было даже красиво: белые бумажные хлопья на темном паркете в бледном свете уличных фонарей за окном. Никому из нас не пришло в голову включить свет. В жизни бывают такие мгновения, которые как бы приглушены и размыты, и лучше, чтобы они проходили в соответствующей обстановке.

Я более-менее успокоился. Поначалу меня напугало, что я утратил контроль над собой и сорвался. Наверное, вы уже поняли, что я — человек экспансивный. Я не люблю себя сдерживать и часто даю волю чувствам, и мне это нравится, однако конкретно сейчас — не понравилось. Потому что сейчас все было по-другому. На этот раз выхода не было. Понимаете? Выхода не было! Обычно, когда у тебя сносит крышу от изменяющих сознание препаратов, тебя прорывает на всяческие излияния, но продолжается это недолго, и в конечном итоге все снова приходит в норму: тебя отпускает, или ты просто ложишься спать, а когда просыпаешься, все такое же, как раньше. И ты сам — такой же, как раньше. И все хорошо. Но этот срыв был другим. Там, куда меня не унесло, не было никаких запасных выходов. И меня вытащили очень вовремя. Еще один шаг — и кто знает, чем бы все это закончилось. Слава богу, что рядом со мной были Сейди и Бобби.

Мы еще долго сидели, тесно прижавшись друг к другу, втроем под одним пледом. Разговаривать не хотелось. Собственно, все уже было сказано раньше. Я размышлял о сегодняшнем дне. Прямо не день, а какой-то аттракцион. Американские горки с резкими перепадами чувств, настроений и переживаний. Мне казалось, что этот день никогда не закончится. Но он все же закончился. Я был слегка пьян, и не только от паршивого рислинга. Я был пьян от того, что я дома, сижу на диване под теплым пледом, со мной — Сейди и Бобби, которые так за меня беспокоятся и хотят, чтобы мне было хорошо, и мне действительно хорошо, и мягкий свет фонарей льется в окно, и приглушенный шум уличного движения ласкает слух.

Сейди первой нарушила молчание.

— Да, — сказала ока, задумчиво глядя на разбросанные бумажные платки. — Сцена из «Верно, безумно и глубоко».

— В новом трехмерном формате IMAX, — добавил Бобби.

Мы рассмеялись. У меня из глаз брызнули слезы. Но это были хорошие слезы. От радости.

Этот фильм «Верно, безумно и глубоко» мы смотрели все вместе года четыре назад. Там была одна сцена, когда главная героиня расплакалась на сеансе у психиатра, и хотя перед ней на столе стояла большая коробка с бумажными носовыми платками, она почему-то не видела ее в упор и не вытирала сопли, и они собирались у нее под носом, такие блестящие блямбы прозрачной слизи, и каждый раз, когда героиня делала вдох, сопли втягивались ей в ноздри, а на выдохе вновь вылезали наружу. Такое вот жизненно верное, глубоко реалистичное наблюдение. И хотя это было безумно противное зрелище, оно завораживало и цепляло. Лично мне просто не верилось, что (а) такая большая сопля не упала сразу, а вполне себе бодро болтается у человека под носом, и (b) героиня этого не замечает. На самом деле это был грустный эпизод, у героини действительно случилось большое горе, но нам было смешно, потому что актриса напоминала унылого бассет-хаунда, который пускает обильные слюни всякий раз, когда видит еду. Если, скажем, болеет ребенок, и у него постоянно течет из носа, но он еще маленький, и не умеет сморкаться, и поэтому ходит сопливый, это воспринимается вполне нормально. Но когда взрослая тетя под сорок, вроде как элегантно одетая и ухоженная, не может взять носовой платок из коробки, которая стоит у нее под рукой, буквально в нескольких сантиметрах... это уже ненормально.