Дитер Нолль - Киппенберг

Поначалу сотрудничать с ним было непросто. Время, проведенное за экономическим планированием в государственном аппарате, заразило его бациллой приоритета экономической рентабельности над всеми прочими соображениями, и заразило, как выяснилось впоследствии, на всю оставшуюся жизнь. Мы же в институте привыкли хозяйничать весьма безалаберно, не слишком утруждая себя соображениями экономического порядка. Но Харра и Леман из своих поездок в Советский Союз раньше других привезли методики сетевого планирования как своего рода стимулятор, и вскоре я понял, какие возможности таятся здесь для планирования научного. Впрочем, потребовалось немало времени, прежде чем я угадал в Вильде именно того человека, который нам нужен. Между группой, с одной стороны, и Вильде — с другой, на первых порах то и дело происходили бурные стычки. Вечные разглагольствования Вильде об экономической целесообразности и максимальной бережливости натыкались на общее неодобрение, по поводу чего Харра произнес как-то одну из самых эксцентрических своих речей. Да и то сказать, Вильде взялся за дело не совсем с того боку. Я решил переговорить с ним с глазу на глаз. Вильде всегда точно знал, чего он хочет и зачем его сюда взяли, и не желал уступать ни пяди из своих принципов. Он мне прямо заявил, что там, где так бесшабашно транжирят деньги, дело рано или поздно кончится скамьей подсудимых и я как ответственное лицо сяду туда первым.

— Как вы думаете, зачем мы вас тогда пригласили? — спросил я.

— А почему вы в таком случае меня не поддерживаете, когда Харра набрасывается на меня со своими идиотскими речами?

— Спросите у вашего партийного секретаря.

— У Боскова-то? — заорал Вильде, подтверждая тем самым справедливость данного ему прозвища Снежный Человек. — Вы имеете в виду доктора Боскова? Да, он катается со смеху, когда Харра на меня ополчается. Но и это еще не все! — И Вильде громыхнул по столу своим огромным кулаком. — Тут еще и идеологическая неразбериха, а секретарь парткома держится за живот от смеха.

— Только без паники, — сказал я Вильде. — Теперь послушайте меня. Что, если бы вам на будущее заняться прикладной психологией? Сотрудники у нас все люди очень способные, но восприимчивы, как дети, а тут приходите вы и разыгрываете страшилище.

— Я разыгрываю страшилище?

— Два метра роста, сто килограммов веса! Вы просите слова, а когда встаете, вы почти достаете головой до потолка, да еще угрожающе сдвигаете плечи, и выставляете вперед подбородок, и выглядите словно власть материальных обстоятельств во плоти, другими словами, как персонифицированное превосходство экономики над наукой.

— Но доктор Харра…

— Харра — наш ведущий ум. И охотно произносит заумные речи. Во-первых, это, по-моему, нужно ему для духовного разгона, а во-вторых, его речам все рады, при нашей донельзя сухой работе люди признательны за каждую возможность хорошенько посмеяться. Кроме вас, ни один человек не принимает речи Харры всерьез, а уж искать в них какую-то идеологию никому и в голову не придет. Неужели вы до такой степени лишены чувства юмора?

Молчание. Наконец Вильде открывает рот:

— Ну, если смотреть с этой точки зрения…

— Мы и сами знаем, что должны лучше хозяйничать, — продолжал я уговаривать Вильде. — За этим мы и пригласили вас в институт. Но кому понравится, если в ходе научной дискуссии ему ткнут под нос финансовые соображения? А уж такой гигант, как вы, должен быть особенно осторожен. Послушайтесь моего совета. Не вставайте, когда хотите что-нибудь сказать. А главное — не напружинивать плечи и не выдвигать вперед нижнюю челюсть. Кстати, вы боксом никогда не занимались?

Вильде кивнул.

— Так я и знал! И уж наверняка вы числите в своем активе рекорды, которыми мог бы гордиться любой тяжеловес?

— То-то и оно, — вздохнул Вильде, — ничего я не числю. Потому и бросил бокс. Тринадцать схваток, двенадцать поражений, и все двенадцать нокаутом.

— Да ну? — удивился я. — Это еще почему?

— Челюсть не держит удар, — сокрушенно вздохнул Вильде, — любой доходяга полутяжелого веса швыряет меня на ринг одной левой…

— Неслыханно! Если вы не против, я расскажу об этом Шнайдеру, и тогда это через три дня будет знать весь институт. Представляете, насколько вы станете ближе всем нашим сотрудникам?

Не держит удар! Да лучшего и желать нельзя!

Я рассуждал правильно. Предвзятое отношение к Вильде скоро улетучилось. Вильде внял моим советам и заменил свое свирепое «А, черт побери!» на учтивые обороты, сопровождаемые отработанной кроткой жестикуляцией. Он стал одним из наиболее ценных наших сотрудников, и вскоре мы ощутили плоды его усилий во всех областях нашей деятельности.