Дитер Нолль - Киппенберг

— Не увиливайте. Скажите просто и внятно, куда вы задевали письмо из Тюрингии. Мне только что звонил их секретарь парткома. Они восемь дней назад отправили вам письмо с курьером.

— Понятия не имею, — ответил я, и во мне все сжалось от злости. — Но если это письмо существует, я его через полчаса вам доставлю.

— Да, уж будьте так любезны, — пропыхтел Босков, задыхаясь от возбуждения. — Может, вы заодно выясните, что вообще происходит в этой лавочке. Да не тяните. Я через час должен уйти.

Я отъединился, хотел набрать номер фрейлейн Зелигер, раздумал и положил трубку. Я просто перешел в старое здание, увидел фрейлейн Зелигер, занятую приготовлением утреннего кофе, и попросил ее не то чтобы невежливо, но без особой теплоты:

— Мне, пожалуйста, переписку с доктором Папстом.

Она сразу увидела, что со мной сейчас не столкуешься, и выудила какую-то папку из своих залежей, которые всегда содержала в образцовом порядке. Первой в пайке лежала копия моего письма в Тюрингию, отправленного несколько месяцев назад. Я спросил:

— А где срочное письмо, которое пришло самое позднее в начале этой недели?

Она поджала губы.

— Господин профессор передал его господину доктору Кортнеру.

— А где Кортнер? — спросил я и поглядел на кабинет нашего замдиректора, который расположен как раз напротив входа в святая святых — в кабинет шефа.

— Господин доктор Кортнер в лаборатории.

— Извлеките мне, пожалуйста, оттуда это письмо, — сказал я с такой подчеркнутой любезностью, что она немедля юркнула в кабинет Кортнера и без звука вынесла письмо. «С курьером. Институт биологически активных веществ. Господину доктору Иоахиму Киппенбергу (лично)».

Я пробежал текст глазами. Обуревавшие меня чувства уже не имели отношения к фрейлейн Зелигер, потому что я знал, в какой вечный конфликт она втянута. Нет, мои чувства касались шефа и коллеги Кортнера. Вот почему я сказал фрейлейн Зелигер скорее тоном терпеливой укоризны, нежели выговора:

— Дата поступления — понедельник, что явствует из штемпеля. Сегодня у нас четверг. Работник такого уровня, как вы, должен бы хоть немного помочь нашему другу Кортнеру. Во-вторых, письмо касается нашей ЭВМ. Поэтому я позволю себе еще раз напомнить вам, что все касающееся машины вы, согласно рабочему распорядку, должны незамедлительно передавать лично мне. И в-третьих, я хотел бы узнать, когда вы наконец будете считаться с этим распорядком.

— Ведь… ведь… — залепетала она, — ведь господин профессор был здесь, когда пришло письмо, и господин профессор сразу распорядился.

Вот что и наполнило меня холодным бешенством. Зеленый стержень шефовой ручки уже нацарапал то стереотипное «Не представляется возможным», с которым я боролся все годы своего пребывания в институте, поначалу весьма успешно, позднее с отчаянием безнадежности, и которое отомрет разве что вместе с самим шефом. Решение, принятое шефом, без малейших к тому оснований вторгалось в сферу моей деятельности, тогда как трудовой договор четко определял и гарантировал границы моей ответственности и моей компетенции. Тем самым вся эта история представала как вопиющее ущемление моих прав.

Доктор Папст, с которым мы весьма успешно сотрудничали от случая к случаю, просил в своем письме о помощи, причем у него были все основания просить именно нас, а не какой-нибудь вычислительный центр. Но шеф изрек свое «Не представляется возможным», даже для виду не посоветовавшись со мной, и я должен был не сходя с места разобраться в ситуации раз и навсегда. И не с Кортнером, этим раздутым ничтожеством, а с самим Ланквицем.

Фрейлейн Зелигер вновь склонилась над кофеваркой, а я стоял посреди комнаты и размышлял. Мне было ясно, какими соображениями руководствовался Ланквиц, когда, импульсивно схватив ручку, без раздумий и с неудовольствием начертал: «Не представляется возможным». В конце концов, мы научно-исследовательский институт, а не общедоступный вычислительный центр, скорей всего подумал он, а в глубине души у него, возможно, зародилось опасение, что люди, чего доброго, могут вообразить, будто компьютер у нас не полностью загружен.

Компьютер у нас, между прочим, и в самом деле не полностью загружен, да и не может быть полностью. Еще когда мы его монтировали, мне хотелось поместить в «Нойес Дойчланд» следующее объявление: «Организация предлагает свободное машинное время на ЭВМ „Роботрон-300“», но моя идея вызвала величайшее неудовольствие Ланквица, ибо объявление неизбежно попалось бы на глаза статс-секретарю, который так высоко ценит нашего старика, и тот, еще чего доброго, пришел бы к выводу, что капиталовложения в наш «Роботрон» себя не оправдали. Я же лично с первых дней предполагал обрабатывать у нас и чужие заказы на хозрасчетных началах. Но исследовательский институт, который способен при всех государственных субсидиях и дотациях самостоятельно зарабатывать хотя бы на хлеб с маслом, утрачивает в глазах моего тестя всякое право на благородный эпитет «научный». Пришлось мне посчитаться с господином профессором вообще, с тем, как он фетишизирует понятие «научный», в частности, и, наконец, с его неусыпными заботами о его величестве престиже. Я не поместил объявление в «Нойес Дойчланд», а вместо того разослал от своего имени личные письма во все учреждения, институты, предприятия, с которыми мы когда-либо имели дело, где приглашал их пользоваться нашим «Роботроном» для выполнения всевозможных счетных работ, и прежде всего работ научного характера.