Дитер Нолль - Киппенберг

— А почему ты ничего не расскажешь мне об этих надеждах? — спрашивает Киппенберг. — Если бы я знал о них раньше, я тогда был бы ужасным эгоистом, не попытайся я хоть как-то им соответствовать.

Шарлотта откладывает в сторону вязанье, отпивает глоток вина и внимательно глядит на своего мужа.

— Даже не знаю, на что я надеялась, и была бы очень рада узнать. Может, на какое-то событие, из которого я выйду изменившейся… — Опять молчание. Потом она договаривает: — Забудь об этом. В каждом человеке есть нерастворимый осадок, с этим приходится мириться.

— Может, он и есть, этот осадок, — говорит Киппенберг, — вполне вероятно, не знаю, над этим стоит задуматься. В случае, если дело коснется перемен, именно мне надлежит идти на риск и прямо и открыто высказать, что я думаю.

Она пытливо глядит на него.

— Мне хотелось бы, — продолжает Киппенберг, — чтобы мы обзавелись собственной квартирой.

Шарлотта встряхивает головой. Это может означать удивление, а может, и неодобрение. Она приводит в порядок волосы, отпивает из своей рюмки. Потом сидит, скрестив ноги, обхватив руками колени, и сосредоточенно ждет.

— Вот такое у меня предложение.

Она кивает.

— Ты думал обо мне. Это для меня ново. Вот почему я не хочу спрашивать, как ты до этого додумался. Но все равно, ты должен мне сказать, чего ты ждешь от этого шага, потому что я не знаю, заботишься ли ты обо мне или только о себе.

— Допустим, что о нас обоих, — говорит Киппенберг. — Допустим, я наконец осознал, что должен приблизиться к тебе по крайней мере вплоть до вышеупомянутого нерастворимого осадка, если не хочу и впредь оставаться не более как приправой к твоей привычной жизни.

— А почему бы тебе не попробовать приблизиться ко мне в рамках моей привычной жизни?

— Чтобы между нами никто не стоял, — отвечает Киппенберг. — Я не говорю, будто кто-то сознательно пытается встать между нами, но сильная личность уже одним своим присутствием может оказаться кому-то поперек дороги.

— Ты заставляешь отца принести нелегкую жертву, — говорит Шарлотта.

— Нам всем приходится приносить жертвы, — неумолимо отвечает Киппенберг.

И он вспоминает былые дни, когда он только еще женился на Шарлотте и представлял себе, как они будут вместе работать и как это все будет выглядеть, когда у них с Шарлоттой будут общие проблемы, когда они вдвоем будут расходовать нервы и силы на создание рабочей группы, но зато потом делить успех и неуспех, вдохновение и измотанность. Эти мечты он без тени досады выкинул из головы и смирился с тем, что Ланквиц полностью загрузил Шарлотту и что она относится как чужая к планам своего мужа.

— Я никогда не пробовал, — продолжает он, — целиком заполонить тебя. Ты не предмет, который можно полностью монополизировать, а я слишком уважаю в тебе человека, чтобы хоть как-то ограничивать твои возможности. Ты и впредь будешь работать с отцом и состоять при нем. Это ему останется, и этим ему на будущее придется удовольствоваться.

— Я знаю, что отца это больно заденет, — сказала Шарлотта, — и мне незачем просить тебя сообщить ему о твоем решении по возможности тактично.

Киппенберг кивает. Он чувствует себя так, будто сбросил с плеч тяжелый груз. Достигнутое с Шарлоттой соглашение снова — хотя и на другой лад — делает его хозяином положения. И он не откладывает разговора с Ланквицем в долгий ящик.

Старик, поняв, о чем речь, отворачивается к окну и долго стоит так, не произнося ни слова. Потом, снова взяв тон благосклонного превосходства, он задает всего лишь один вопрос:

— А Шарлотта согласна с твоим планом?

— Иначе я не сделал бы своего предложения.

Ланквиц кивает и некоторое время ходит по комнате взад и вперед. Потом вдруг произносит:

— Я хорошо понимаю, как вы это себе представляете, но не будем упускать из виду и тот факт, что не можете же вы просто так взять и переехать в микрорайон Недостроево-Развалюхино или тому подобную местность. Это, согласитесь, не для вас. Так что уж позволь мне в спокойной обстановке подыскать оптимальное решение, которое всех нас удовлетворит.

Киппенберг облегченно вздыхает. От Ланквица и ждать нельзя, чтобы он показал, как на самом деле относится к предстоящему разъезду. Через некоторое время Ланквиц выдвигает встречное предложение, которое странным образом вызывает в Киппенберге чувство неудовлетворения, хотя возразить по существу вроде бы нечего. Итак, Ланквиц настаивает на том, чтобы Шарлотта и Киппенберг не покидали этой квартиры. Это вполне естественный выход, странно было бы иначе, поэтому дальнейшие разговоры на эту тему он считает излишними. Освободить территорию должен он. И он уже переговорил в магистрате касательно подходящей квартиры неподалеку от института.