Жужа Д. - Очень страшно и немного стыдно [litres]

Мамина могила была покрыта снегом, он переливался на солнце цветными искрами. Над мягким холмом торчал почерневший крест. Желтая струя клубилась паром и вытапливала в снегу глубокую канавку. Канавка, подрагивая, выстраивалась в слово – МАМА.

Проснулся он в горячей луже и с бьющимся в горле сердцем, соскочил с кровати, собрал белье и побежал к ванной. Там, он снял с себя трусы и майку, бросил вместе с пододеяльником и простыней, насыпал порошка, включил воду, залез туда сам, в эту пенную кашу, матерясь и плача.

А через час был уже на кладбище. Там точно так же, как и в его сне, первый снег накрыл все пухом, и только старые астры под крестом торчали драными перьями. Он вынул засохшие цветы, сбил с креста снег, потянул с ограды проволоку старого вьюна, она оказалась длиннее, чем он думал, вспорола снег на всей могиле, но наконец закончилась, оставив после себя длинный шрам. Потоптался у калитки. Неумело перекрестился и пошел с кладбища прочь. Пришел домой, достал из комода черную шкатулку и просидел с ней до самого вечера.

Тильда встретила меня на станции, и только там я поняла, что соскучилась. Она была высокой брюнеткой с коротко подстриженными волосами и сдержанной улыбкой.

– А где Рик?

Зачем я о нем спросила – не знаю. Мне было совсем неинтересно. Я просто боялась, что он сейчас появится и все испортит.

– Он хотел было поехать, но потом мы решили, что лучше нам с тобой поболтать наедине.

Для чего Тильда врала, было непонятно. Рик никогда и никого не захотел бы встретить. Он просто не замечал людей и уж точно никогда не думал, что кто-нибудь вообще нуждается в его помощи.

Впервые я увидела Рика у них дома. Был канун Рождества, и Тильда пригласила гостей. Я помню, как сидела в кресле напротив входа, оттуда хорошо просматривался коридор и лестница, из его кабинета. Помню, как увидела его ноги. Длинные сухие ноги, переступали со ступени на ступень, словно их хозяин никак не мог решить, хочет ли он видеть всех этих людей внизу или нет. У входа в гостиную остановился и уставился на меня. Потом скривил такую болезненную гримасу, будто ему в спину ткнули чем-то острым.

Однажды в церкви на Рождество ему стало плохо, и он пошатнулся в поисках стула, я схватила его за руку и попросила мужчину рядом помочь, а когда Рик пришел в себя, он выдернул с силой свою руку и процедил: “Как это все невыносимо”. С тех пор я его боялась и, как только ловила на себе его взгляд, старалась отвернуться.

До дома ехали, открыв крышу красного “фольксвагена” Тильды – скорость путала волосы, фразы улетали назад, было весело и щекотно от сильного ветра. Когда въезжали в ворота дома, Рик вышел на крыльцо, и мое хорошее настроение вмиг испарилось. Это был долговязый, неулыбчивый дядька, с безжизненной кожей в тонкой сетке морщин. Он зачесывал назад редкие волосы, кривил одну сторону рта, когда с чем-то не соглашался, и не снимал с лица брезгливую маску. Было страшно попадаться ему на глаза. Я старалась его избегать и в душе не одобряла выбор Тильды.

Вот и сейчас Рик стоял на крыльце с таким видом, будто меня вызвали к директору школы – и совсем не собираются хвалить. Мы тут же перестали смеяться. Тильда помахала мужу и пошла закрывать ворота, а я подошла к Рику и, стараясь улыбаться, поздоровалась. Потом потянулась поцеловать воздух рядом с его щекой, но он выставил для пожатия свою клешнеобразную руку, на которую я напоролась животом. Дальше он на меня уже не смотрел. Прошел к машине, с досадой выдернул из багажника чемодан и унес в гостевую комнату.

Тильда объявила общий сбор на веранде через полчаса – и я пошла принять душ и переодеться.

Мой чемодан уже лежал на ковре, куда Рик предварительно положил большую пластиковую салфетку, вроде тех что используют для пеленания детей. В комнате было тщательно убрано, на диване в крупную горчичную полоску лежал халат, упакованный, как в магазине, в тонкую бумагу, два полотенца и вместо тапочек – вязаные носки, свернутые в клубок. На ночном столике – бутылка воды, стакан и журнал с последней статьей Тильды.

Через час все сидели на веранде и ели, Тильда рассказывала о своем новом проекте, а Рик медленно жевал, уставившись в тарелку. Шевелились только его нижняя челюсть и чуть-чуть руки, все остальное было абсолютно неподвижным. Слушал он жену или нет, думал он о будущем или что-то вспоминал из прошлого, было абсолютно непонятно. Его лицо не выражало ничего, кроме полнейшей скуки.